Беседы практиков о Родовых Поместьях (Часть 6)
В этой истории павктики Родовых Пометий расскажут свою версию бытия...
Александр. Так, кажется, сегодня моя очередь поведать миру свою версию бытия.
Евдокия. А если чуть-чуть попроще и меньше привирать...
Александр. Ева, миру нужен накал страстей, драма. Кому нужны серые будни и застиранные лица. Важен порыв, огонь...
Станислав. И так каждый день?
Александр. Сдаюсь, буду рассказывать, как было. Фарс не удался, но я не отчаиваюсь, представление откладывается. Итак, в школе я был троечником с многочисленными четвёрками, поэтому, когда я поступил в институт, весь наш выпуск был шокирован. Институт остался за плечами с инженерной специальностью и одним кардинальным знанием: «Всё в твоих руках! Мне было интересно во всём участвовать, всё пробовать. Главное, что меня всегда влекло во все дела – это увлечённые люди. Если человек горел своей идеей, то я был с ним, а если даже «верняк», но тускло, то это без меня. Конечно, не прошли мимо меня и увлечения экспериментами над собственным телом и психикой. Во-первых, ты всегда под рукой и уговаривать не надо, во-вторых, результат сразу перед тобой и не понаслышке. Медитация и контроль поначалу плохо получались, но и это освоил, даже теперь благодарен своему упрямству.
Евдокия. Почему же ты, такой весёлый и удачливый, так один и бродишь?
Александр. Весёлый – да. Впрочем, недавно понял, что это даже не весёлость, а угол зрения на всё происходящее.
Станислав. Сформулируй.
Александр. Попробую. Это уверенность, что во всех ситуациях есть масса вариантов, и только ты сам выбираешь исход, определяя свою роль. Понимаете, я понял, что именно вот эта УВЕРЕННОСТЬ и «открывает» варианты выбора. Если ты не уверен, то твоя голова убедит тебя, что есть именно один, как правило, общепринятый выбор. Вот этот внутренний настрой во многовариантности происходящего окружающие и принимают за весёлость, но я сам не считаю себя весёлым человеком. А одиночество – это уже, скорее всего, просто страх.
Павел. Страх – и у тебя? Это с твоими-то чёрными поясами и степенями посвящения?
Александр. Мишура всё это, ребята. Только сами мы можем наградить себя, сами и разжаловать. Женился я рано. Мы были ещё детьми. А тут предпринимательство как раз началось. Ну, я, конечно, тоже не последним был. Окунулся я в «предприимчивую» жизнь. Сами знаете, что это, прежде, всего адский труд, без выходных и проходных, но, главное, это не отпускает тебя ни днём, ни ночью. Вся твоя жизнь, в конечном счёте, становится продолжением твоего бизнеса или приложением к нему.
Павел. Ну, здесь немногие с тобою согласятся.
Александр. Да, не согласятся те, кто про олигархов в газетах читает, а у кого было своё хоть мало-мальское дело, знают это: отдыхать ты можешь только тогда, когда у тебя затишье в бизнесе, общаешься ты с теми, кто тебе нужен, мысли твои направлены на приумножение и расширение твоего дела. Вот и получается, что ДЕЛО занимает все проявления тебя, или ты просто в какой-то момент становишься его продолжением, круг замыкается. Ты мчишься по этому кругу, не видя выхода, теряя друзей и любимых, вернее, теряя способность иметь друзей и любить. В начале этого бега я потерял свою жену: денег было много, но она хотела ещё и ещё. Однажды вечером, когда она до истерики требовала у меня какое-то кольцо, я заглянул в её глаза и не увидел ничего. Я испугался, стал звать её, уговаривать: «Милая, помнишь, кто мы, зачем нам все эти вещи, давай всё бросим и уедем в наш маленький городок. Ты родишь мне сына, я буду катать его на плечах и носить тебя на руках. Помнишь, мы мечтали иметь свой бревенчатый домик, небольшой, и чтобы сарай был с сеновалом, чтобы у соседки корова была, мы бы пили парное молоко и бегали под дождём. Милая, любимая моя, давай вернёмся в наше детство, в мир нашей любви».
Что случилось потом, я не могу забыть. Она закричала раненой птицей, упала на колени и стала просить меня оставить ей денег, хоть немного, она путалась в цифрах, суммы всё время росли, я сидел парализованный, она плакала на ковре. Вокруг нас в стеклянные окна-стены плыл сияющий огнями Нью-Йорк, а мне казалось, что я сижу на «Титанике» своей любви, и такая же безысходность. На следующий день мы у
На следующий день мы улетели домой. Жена даже не пыталась говорить со мной – она ждала решения своей судьбы: останется она нищая или будет богатой. Она была полна решимости сражаться. Нет, не за меня, не за моё сердце, не за мою или нашу любовь. Ей нужны были только деньги, которых не бывает много. Я очень хорошо знал её, знал её желания и надежды. При разводе я дал ей гораздо больше, чем она могла попросить, и окончательно обескуражил своим поступком. Только в это мгновение что-то спало с её глаз, она посмотрела на меня, как проснувшаяся кукла, и медленно спросила: «Почему?». Я рванулся к ней с надеждой и готовностью на ещё большие подвиги... Но миг кончился, её глаза вновь потускнели, она вдруг разозлилась и только прошипела: «Ты обманул меня...». Так кончилась моя любовь. Успех испепелил сердце моей любимой. Это был первый звоночек, что жизнь пошла по кругу.
Я попытался уйти в дела, да и холостяцкая жизнь давала больше свободы, снимала тормоза. До этого я хотя бы оглядывался на Танюху, думал о будущем сыне, а с разводом эти аргументы отпали. В один из осенних дней по дороге на очередную дачу мы с ребятами заехали на рынок прикупить зелени да того-сего к столу. Мы шли по рядам, выглядывая, что ляжет на душу, вдруг в углу рынка, в конце рядов я увидел невысокого опрятного мужчину, а вокруг него целая Берендеевка из кореньев. Меня как обухом по голове огрели, если и был хмель, то весь улетучился. Сел я около его лесовиков, а на душе такая теплота, сколько я у него пробыл, не помню. Только друг пришёл, говорит, что заждались уже все. Вытащил я тогда из кармана все деньги, что были, и у друга всё забрал и отдал этому мужчине. Он сначала брать не хотел, но я глянул ему в глаза и сказал, что от души это, а не ради денег. Он тогда кивнул, выбрал корень один, адрес на нём написал и сказал коротко: «Приходи». Мы уехали на дачу, жизнь закрутилась на новых виражах. Только стал я замечать, что нет больше интереса во всём, что я делаю, да и бандитская карьера как-то не привлекала, всякие мафиозные заморочки пошли. Липко становилось и неуютно, вот тут, наверно, я и решил поставить точку. В один прекрасный вечер проиграл всё, что у меня было, одному пареньку из небольшого городка. Когда мы приехали ко мне, когда он увидел мою двухуровневую квартиру, когда я отдал ему ключи от своих трёх «мерсов», ему даже поплохело. Он так с придыханием, глядя на мою полупустую спортивную сумку, выдавил: «А, может быть, мы поделимся по-братски, здесь ведь много...». Но я открыл бывший свой холодильник, который был выше его, посмотрел на замороженные продукты, взял бутылку апельсинового сока и дал себе слово, что обязательно построю человеческую жизнь. Жизнь, в которой будут жена и дети, в которой я не буду только винтиком, пусть и хорошо упакованным. Я выскользнул из своей успешной жизни с полупустой спортивной сумкой и берендеевским корнем. Я сел в «жигулёнок» своего победителя и задумался, куда же мне теперь. Я крутил корень, и вдруг мои пальцы нащупали надпись – это был адрес. Теперь я знал, куда ехать.
Я прожил у Михалыча на заимке год. Пилил дрова, ходил с ним в лес. Год мы ни о чём не говорили, только самое необходимое, а потом меня будто прорвало. Несколько суток подряд я рассказывал ему обо всём, в мелочах, в подробностях, в цифрах и процентах, килограммах и километрах, потом провал. Три дня меня била нервная горячка. Три дня отпаивал меня Михалыч травами, а на четвёртое утро я проснулся, как младенец. Открыл глаза, а на щеке солнечный зайчик пляшет. Сидит Михалыч и пристально так на меня смотрит, а я ему говорю: «Здравствуйте, давно я здесь?». Он так заулыбался весь, обрадовался, потом одеяло на мне поправил и, чтобы не увидел я его смущения и блестящих глаз, забормотал: «Вот и ладно, вот и свиделись, слава Богу!». А потом были ещё полгода жизни у Михалыча, но уже другие. Много он во мне перелопатил, многое перевернул, а потом и книгу дал про Анастасию прочитать. До этой книги думал я у Михалыча остаться навсегда, но он мне сказал, что разный у нас путь. Он сердца человеческие пробуждает своей работою, красоту людям в полумёртвые города прин
Он сердца человеческие пробуждает своей работою, красоту людям в полумёртвые города приносит. И не только от него это зависит, но и от тех, к кому он идёт. И порешали мы с ним тогда, что должен я людей из пучины бизнеса вылавливать, тех, кто захочет человеком стать, и путь им указать, а захотят ли они пойти, то будет их выбор, не должен я здесь никого принуждать и агитировать. Много мы с ним об этом говорили, много раз я ещё приезжал к нему потом, пока сам сердцем не окреп, не убедился в правоте своего пути. Только не смогли мы с ним любовь мою испуганную вернуть. Так и вижу я теперь в каждой женщине загубленную душу своей жены, может быть, и не так это, но я всё бросаю и убегаю, а так хочется иметь семью, детей. Вот гляжу я всегда на ваши семьи, и придаёте вы крепости моему одиночеству.
Станислав. Вот это да. Мы-то думали, что мы тебя, наоборот, за семью агитируем, а что получается...
Александр. Правильно всё получается. Вы действительно за семью агитируете, да за какую, именно за настоящую. Научился я по вам сердце настраивать и девушек своих вашей чистотой проверять.
Евдокия. А, может быть, не надо проверять? Ведь проверяя, ты уже сомневаешься, ты уже им не веришь. Может быть, нужно довериться, как доверялись вы себе с твоей Танюшкой, да построить своё будущее без разрывов, перейти боль, не помнить прошлого. Только тогда увидишь дорожку к своей избранной.
Александр. Ева, ты волшебница. Столько умных советов я слышал, а ты взяла, сердцем обогрела, как будто ниточку от клубочка в руки дала. Чудеса.
Станислав. Евы – они все Евы.
Беседы практиков Часть 6 (2)
Александр. Вот с тех пор вновь круто изменилась моя жизнь. Вернулся я в город. Пришёл к другу, он предложил в дело вернуться, поговорили по душам. Потом ещё кое к кому сходил. Ничего не изменилось в наших бетонных джунглях, только сегодня делили не медведя, а лося. Вернулся я в бизнес потихоньку, только теперь у меня другая задача, и сил, сноровки, крепости нервов она требует куда больше, чем просто прибыль зарабатывать. Как вернулся в город, пришёл я в Анастасиевский клуб. «Ну, – думаю, – единомышленники кругом, сейчас мы с ними Пространство Любви и построим. Моя сноровка да их задор сразу в светлом будущем пулей и окажемся, только бы не забыть Михалыча прихватить». Походил я неделю, походил две. И такая меня тоска вдруг взяла, такая же, как с Татьяной в Америке. Опять показалось, что летит земля из-под ног, и не знаю я, где право, где лево, либо назад поворачивать, либо вперёд прорываться. Полный ступор. Потом уроки Михалыча вспомнил, за медитацию засел, на физику подналёг. Тут, слава Богу, с вами познакомился, кислорода поприбавилось. Стал я тогда думать, понял, что это моя задача, никто не поможет мне её решить, сам должен.
Стал всё анализировать. «Как же так – такую красоту загнать в торговую марку». Почему? Как такой поворот получился? Ведь у людей сердце всколыхнулось, они другую жизнь услышали, увидели, ощутили, так почему же они её под деньгами закопать решили?».
Долго я думал. Пытался головой понять – нет, никак не получается. Потом решил сердцем попробовать. И представилось мне, что сердце моё стал вдруг бесконечно огромным и вместило оно всех людей в моём городе. Как вижу какого человека перед собой, спрашиваю его нашим общим сердцем, оно мне через него и отвечает. И всё мне понятно стало: да, прочитали люди книжки светлые, захотели жизни радостной, но научили их родители, что радостная жизнь – это жизнь сытая и с большими деньгами, теперь только через зарабатывание денег и видят они построение своей радостной жизни. Ведь в сердце своём мы носим образ родительский. Но и родители не виноваты в исковерканной нашей радости, ведь и сами ничего, кроме счастья навыворот, не знали. Когда понял я это, перестало всё во мне мутиться, обрела действительность планы реальные, шаги конструктивные. Только не закрываю я теперь сердце своё, а, наоборот, его с каждым днём расширить стараюсь – ещё на один город, ещё на одну страну. Скоро всю Землю охватит сердце моё, смогу всех людей без языков понимать, а свои поступки и дела с их мечтами сверять, мысли свои вперёд их задумок пускать, чтобы не попадались они в силки, мне знакомые. Звучит это витиевато, а в жизни просто всё.
Организовал я артель маленькую из членов клуба. Стали женщины платки затейливые вязать, песни красивые вспомнили. Только сразу стали деньги считать да ручной работой всё называть. «Нет, – говорю, – неправильно это. Давайте вместе думать, где наше богатство». Обиделись на меня мастерицы, по домам разошлись, обманщиком называть начали. Тут через месяц старшая из них звонит, вежливо зовёт в клуб прийти. Шёл я туда, други, как на самый мой большой экзамен. «Ну, – думаю, – если всё рухнет, то уеду к Михалычу, теперь уже с концами». Но внутренний голос только посмеивается: «Вот и нашлась тебе задача не по зубам». Пришёл, а все уже чай пьют, спор горой идёт, меня никто толком-то и не заметил. Слышу только, про наше дело спор. Старшая напирает, всё говорит, что не мог я им зла желать, когда не давал платки те втридорога продавать. И тут самая наша тихая мастерица и говорит: «Бабоньки, поняла я, поняла. Ведь мы эти платки с любовью, сердцем плели, с песнями красивыми, а за деньги отдать хотели. Ведь мы свою любовь деньгами оценили. Прав был Петрович, что не дал нам сердце своё этими деньгами измарать. Ведь вы посмотрите, когда мы от сердца, то ведь мы так, задаром отдаём...». Сама говорит, торопится, а её никто и не перебивает, замерли все, что-то соображают. А она раскраснелась вся от смелости свой и храбрости, от открытия своего великого, что освободила сердце своё от постулатов вековых, и это оно – её сердце чистое – несло истину по
А она раскраснелась вся от смелости свой и храбрости, от открытия своего великого, что освободила сердце своё от постулатов вековых, и это оно – её сердце чистое – несло истину подругам своим. Что тут началось! Все как закричат, как заговорят одновременно. Потихоньку всё стихло. И тогда вышел я к ним и стал рассказывать про жену, про Михалыча; про три машины не говорил, чтобы не смущать сердца людей, живущих скудно. И предложил я им попробовать назначить среднюю цену за платки, но отдать своей знакомой, что на рынке торгует, и к каждому платку приложить памяточку маленькую, а в ней написать: какие песни пели, когда его вязали, что желаем тем, кто носить его будет, и адрес нашего клуба. На том и порешили. Улетели наши платки, конечно, моментально. И женщины стали к нам приходить, про клуб спрашивать, книжки читать, вязать учиться просились. Так от нашей артели стали группки отпочковываться. Поняли мы, что нет резона укрупняться, а заказов всем хватит, да и у всех групп свой почерк, так сказать, свой уклон, нет в работах повтора и однообразия. Но и другой поворот отметили все женщины: стали в их жизнь приходить всякие приятности, то там повезёт, то тут всё отлично сложится. Стала эта недополученная, якобы, прибыль возвращаться в дом, умноженная в несколько раз. Но не все, конечно, шли этим путём. Были и те, кто по старинке пытался завернуть цену за «ручную работу», поначалу, да, срабатывало, а потом всё как-то быстро чахло и хирело, люди ругались из-за денег, из-за заказов, а то и просто из зависти. Так потихоньку мы стали приспосабливать деньги работать против ВЛАСТИ денег. Жизнь людей становилась действительно богаче, но не только деньгами, но встречами и знаниями, открытиями и друзьями, а за всем этим и деньги прибывали, но о них как таковых никто не говорил. Когда с первой группой получилось всё, поехал я к Михалычу похвастаться: еду, душа поёт. Вдруг вижу – поле цветов, по нем идёт женщина с мальчиком, идут спокойно, переговариваются, в какую-то свою игру играют. И так хорошо мне от этой картины стало, что остановил я машину, расспросил, откуда они, продаются ли в их деревне дома. Они смеются, мол, не знают, не приценивались, а дорогу показали. Поехал я дальше, только сердце так защемило! Развернул я машину, приехал в деревню, стал дом искать. А ведь и правда, только один и оказался к продаже, на краю деревни, у леса. И хозяйка дома оказалась – завтра к сыну переезжать собралась, сегодня ставни закрывали да всё убирали во дворе от лихих людей, а тут и я проявился со своим задатком. Через два часа я ехал по шоссе со спокойным сердцем и почти хозяином дома на краю деревни. Приехал, а Михалыч ушёл. Никто не знал, когда ушёл и когда вернётся. Пришёл я в его домик, знал ведь, где ключик лежит, поставил чайник, а пока он закипал, присел у берёзы, что у крыльца растёт. И слышу голос Михалыча, рад, мол, он за меня, благодарит, что радостью приехал поделиться. Велел не ждать его, возвращаться домой. С предпринимателями я на правильном пути, многим так смогу сердце открыть, в радостную сторону повернуть, и с ним теперь могу сердцем всегда разговаривать, да и видеть могу, если не забоюсь. А в конце добавил, что поздравляет, что нашёл я счастье своё. Я так удивился, что от неожиданности и увидел Михалыча, во весь рост прямо предо мной стоящего и добро так глазами улыбающегося. Тут запрыгала крышка на чайнике, всё исчезло, но чувство выполненного дела и общения с близким другом осталось. Я попил чайку и поехал назад узнавать только что найденную свою малую Родину.
Евдокия. А как же незнакомка с мальчиком? Хитрый ты, Сашка, всё-таки, и жену и сына сразу нашёл.
Александр. А что мелочиться. Мы только по-крупному гуляем, я и тебя бы с твоими забрал, организовал бы гарем, да Виталька твой меня одним взглядом своим заморозит. А своих я обязательно отыщу, робею я пока, но соседка тётя Маруся сказала, что зовут её Любушка, сын Егорка четырёх лет. Муж её до рождения сына ещё в город подался, оттуда на развод прислал, так и родился сын уже без отца, свободный, так сказать. Это пока всё разведданные, но тётка Маруся что-то почуяла – всё мне
Это пока всё разведданные, но тётка Маруся что-то почуяла – всё мне наводящие вопросы задаёт, все пытает про семейное положение да про заработки, дом у меня на участке неплохой стоит, деревенский. Видно, люди рукастые делали, сноровисто. Я пока под себя убрал немного, имущество соседям раздал, хожу по участку, осваиваюсь. Земли оказалось 50 соток, да за хозяйством в аренде 1,5 га леса оказалось. Я, конечно, с радостью согласился. Вот так я стал землевладельцем. Хожу по СВОЕЙ земле и всё удивляюсь – как же мне радость такая случилась, и через своё расширенное сердце делюсь этой радостью со всеми-всеми, и вы знаете, чувствую, как возвращается ко мне волна благодарности, помноженная на радость тысячи сердец. В такие мгновения дух у меня захватывает, и будто лечу я над всей Землёй и вижу счастливые глаза людей, с которыми мы сердцем переговариваемся.
Павел. Батенька, да вы у нас поэт, оказывается.
Станислав. Ребята, как же хорошо, что мы нашли друг друга, как хорошо вот так прикоснуться к любящему сердцу.
Евдокия. Да, но сейчас, в основном, сердца людей, как выжженная пустыня, не принимают даже любовь. Они так долго страдали, что не могут вспомнить, как это – ЛЮБИТЬ.
Александр. Ничего, в пустыню приходит живительный дождь, земля сначала даже не пропускает воду вовнутрь, потом потихоньку начитает пропитываться, а потом расцветает роскошным ароматным ковром. Ничего, оттают человеческие сердца, напитанные любовью, и расцветёт Земля.
74