MOLDOVENII.MD

Школа XXI века. Плохой конец заранее отброшен

Не может быть

Целую неделю, вернувшись из Текоса, я, кажется, только и доказывала, что действительно видела то, о чём рассказываю. «Не может быть!» — убеждённо отмахивались все — и закоренелые скептики, и непробудные идеалисты. Причём, последние отказывались верить даже с большей категоричностью, если не сказать яростью.

Мне, однако, довелось прожить в этой невозможности несколько дней, рассмотреть её изнутри и снаружи, на утренней зорьке и знойным полуднем, в золотистом закате и синих сумерках, как собственными глазами, так и глазами многочисленных и очень разных обитателей этого диковинного местечка.

Мираж не исчезал и не мерк, а напротив играл всё новыми красками и казался, раз от разу, прелестнее. И всякий день начинался с того, что «невозможность» улыбалась навстречу, неизменно добросердечно и жизнерадостно.

И какой же болван или змей пустил в мир нелепую сплетню, будто Русская родовая школа Михаила Щетинина не что иное, как «тоталитарная секта», спрятавшаяся от жизни за горами, за долами, в глухом лесу, в заколдованном круге замысловатой философии? Чистый родник, сотворенный руками Человека посреди обезображенной человечеством природы — вот что такое эта Школа. Молва, перебивая сплетни, уже разлилась по свету.

В маленький кубанский поселок Текос то и дело звонят и едут, в приёмной Щетинина не прекращается толкотня, везут детей, умоляют принять.

На вывешенное у входа объявление, что приема нет и не предвидится, не обращают внимания. На одно лишь гипотетически свободное место скопилось к августу почти 3,5 тысячи заявлений.

- Когда я впервые попала к Щетинину, — рассказывала, отпаивая меня с дороги чаем, молодая учительница истории, веселая ясноглазая толстушка, — я подумала: это чудо!.. А теперь вижу — нет. Это — спасение!...

Ковчег в лесу

Понять что-нибудь с налёту тут невозможно. Просто ходишь и смотришь, с вытаращенными глазами и открытым ртом. И глазам действительно не веришь.

Едва заметный поворот с трассы и сразу изумление: крепкий каменный терем в три этажа, чем-то важным решительно отличающийся от примелькавшихся коттеджей наших нуворишей. Этот дом-дворец дышит индивидуальностью и обаянием ничем не стесненного вдохновения (позднее пойму — его же построили дети!).

На стене мемориальная доска: «Архитектор Андрей Щетинин». И тоже потом, позднее, узнаю: Андрей — племянник Михаила Петровича, учился в его школе, в нём ярко расцветал архитектурный талант. Его убили однажды ночью, ворвавшись в дом, какие-то бандюги — убили бессмысленно, если верить «бытовой» версии суда, а может быть, как раз, не без смысла, если принять во внимание, какой костью в горле многих является Щетинин с его затеями.

Может, это «идиотизм деревенской жизни»? Выстрелил — правда не совсем точно — в своего очевидного врага? Или кто-то ещё, кому выгодно поддерживать жизнь российской глубинки в состоянии безнадёжного идиотизма?

Андрей успел сделать эскизы. Щетининцы сами выстроили по ним свой Красный терем. Обычно, гостям не рассказывают эту историю. Здесь принято говорить о светлом, светло, светясь...

Минуем дворик-столовую, переход, ещё дворик, парадное крыльцо... Всюду — в камне, дереве, мозаике, краске — запечатлённый поиск красоты. Одна из формул Щетинина: «Художник — всегда прав». «Ничего не перерисовывайте, не переделывайте», — говорил он, пока строились. И прихотью ребячьих вдохновений где-то брызнула на стену золотая осень, рассыпались по крыше звезды, на полу распустились цветы...

И на всём — ни пылинки. Дежурные без устали, чуть не за каждым проходящим, моют и вытирают мостовые, ступеньки, паркет. Обычно, это шокирует «экскурсантов». Напрасно! Разве не естественно для художника холить своё творение? И разве не естественно для людей, которым поручено поддерживать чистоту, честно её поддерживать!

То же, кстати, можно сказать и о местном обычае здороваться со всяким встречным. Так исстари велось в любой русской деревне. Это в городах мы совсем уже чокнулись: заходимся теперь от восторга при виде элементарной нормы. Иное дело, что Щетинин сумел опоэтизировать эту норму в глазах детей. По нему, говоря «Здравствуйте!», мы побуждаем человека жить, быть, продолжаться. Более того, мы «пробуждаем среду» содействовать ему в этом...

За теремом — «танцплощадка». Доски пригнаны безупречно. Деревья не вырублены — окружены настилом, отчего стволы их становятся, как бы, колоннами, а кроны — узорчатыми сводами этого лесного зала.

Здесь проводятся занятия по хореографии и рукопашному бою, «огоньки», «круглые столы», общие сборы. Здесь на ночь рассказывают сказки или смотрят по видику фильм. Как правило хороший, отечественный, с добрым смыслом.

Дальше — поляна с теремами поменьше, жилища холостого «педсостава», юношей и девушек, зачастую в свои 15-18 лет имеющих высшее образование, а то и не одно.

За поляной идет стройка. Школе нужно жильё, библиотека, мастерские, спортзалы... За стройкой лес, ручьи, озера... «Текос» — в переводе с черкесского — «Долина красоты».

Чудна сия деревенька лицом, ещё чудней — наполнением. Всюду люди — и все при деле. Одни, вокруг стола, на веранде или в лесу, штудируют науки. Другие с мольбертами угнездились на пригорке, рисуют гипс.

На площадке дробно стучат каблуками танцоры. Рядом, в окружении досок, вырезают узоры по дереву студийцы «Николы-мастера» — Николая Николаевича Восковского, «резчика всея Руси», автора уникального этно-художественного музея-школы в Старочеркасске.

Один из важнейших щетининских принципов приглашать для работы в Школу только мастеров экстракласса. Здесь можно встретить ректора крупного вуза или профессора МГУ, знаменитого спортсмена и известного писателя.

В тот день, когда мне выпало открывать для себя этот мир, я повстречал многих интересных людей. Профессора петербургской академии физкультуры им. Лесгафта Игоря Михайловича Козлова.

Он проводил семинар-подготовку здешней абитуры к вступительным экзаменам в свою Академию; в паре с ним работала 18-летняя Гаянэ Владимировна, разработчица курса биологии, автор учебника, говорят, очень интересного.

Семинар проходил так увлекательно, что даже собирались зрители; Александра Ретюнских, президента МФРБИ; в своём мягком, почти танцевальном стиле он показывал приёмы рукопашникам; известного киноартиста и режиссера Николая Бурляева; его расспрашивали о «Золотом витязе» — кинофестивале, который он возглавляет.

Сына Бурляева, Ивана, консерваторца, прекрасного пианиста, подающего надежды композитора; по просьбе отдыхающих в своей светёлке девушек, вернувшихся с хореографии, он ублажал их Верди и Рахманиновым; представительницу секретаря ЮНЕСКО по образованию в России; эта милая женщина с сиянием во взоре очеркивала перед нами контуры пока что воздушного замка неких общих со Щетининым планов...

А в приёмной с трепетом ждали аудиенции какая-то русская семья из Филадельфии, капитан дальнего плавания — разумеется, с детьми. На проводе сменяли друг друга Белгород, Москва, Пермь. Главы администраций разных уголков России хотели бы открыть у себя филиалы щетининской Школы...

И это — секта? По внешнему образу — скорей уж киностудия из фильма «Весна», где за каждым углом (кустом) мелькают фрагменты яркой, разнообразной, интенсивной, полной духовной и телесной энергии жизни.

Впрочем, что-то ведь все эти фрагменты обязательно объединяет. И что-то объединяет слетающихся сюда со всего света людей. Думаю, это — надежда.

Надежда на то, что есть, всё-таки, в этом заплёванном мире родники, к которым можно припасть без страха быть отравленным, испачканным, обманутым. И на то, что они нашли такой родник.

А может, люди видят в этом бодро строящийся ковчег, который имеет шанс уцелеть в волнах уже начавшегося потопа?...

Щетинин: «Программа — это я...»

Школа в Текосе — это, прежде всего, Михаил Петрович Щетинин. Кто он? Человек, в педагогических кругах более чем известный. Известный с загвоздкой, с вопросом, не без скандальности. Образованная публика из прочих сфер тоже узнает его в лицо — по крайней мере, та её часть, которая помнит десятилетней давности увлекательные встречи с педагогами-новаторами в Останкино.

Как любая выходящая из ряда вон фигура, Щетинин долгое время был в педагогике парией, попадал в истории, носил ярлык авантюриста, был волком, загоняемым под выстрел. И вырывался, бросаясь на флажки... «Мечтать — пусть обманет мечта, бороться, когда побеждён, искать непосильной задачи — и жить до скончанья времён...» — это о нём.

Школу своей мечты он пытался построить в разные годы — на Белгородчине, под Кировоградом, в станице Азовская Краснодарского края... Но только в Текосе ему удалось, наконец, если не увидеть мечту воплощённой, то почувствовать: она реальна. Сочинённая им сказка может сделаться былью! Да, пожалуй, и сделается. Вопреки усилиям монстра, именуемого системой образования.

...На моих глазах разыгралась любопытная сценка. Щетинину — именно от восторга перед выращенным в Текосе чудом — был дан совет «непременно сделать методические разработки и утвердить программу в министерстве».

Я видела, как стремительно светлый щетининский взор утратил свою обычную искристую ласковость. «Программа — это я. Утверждайте меня. Раз уж родился...» — глухо и гневно ответил он.

Это мечтатель и проповедник. Требовать от него «методичек» и трактатов так же, наверное, нелепо, как досадовать на то, что Иисус Христос не оставил нам собственноручно написанной диссертации о своём видении мира.

Конечно, если найдётся у Михаила Петровича свой Левий Матвей или Эккерман, мы точно получим прелюбопытнейшую книгу. Нет — придется довольствоваться собственным анализом сделанного им и догадками зачем, почему и как?

Убеждена: по-настоящему Щетинин педагогическим миром пока что не оценён. Зато, в полной мере оценён кругом сподвижников и учениками. Все они, как планеты, прочно связаны с этим солнцем, и всё, что так поражает и восхищает нас в феномене Русской родовой школы в Текосе, рождено, согрето, освещено им.

Кстати, Щетинину, в самом деле, удаётся играть роль творца с естественностью природного явления. Его диктата не замечаешь. Его воля утверждается не дисциплиной, она растворена в атмосфере...

Честь имею. Значит — живу.

Поднимаются здесь в 5 утра, и до позднего вечера все либо чему-то учатся, либо что-то общеполезное делают. Отдыхом является смена деятельности. А если человек так не хочет?

— Как это не хочет? — удивляется вопросу 17-летний выпускник истфака Армавирского пединститута, он же, студент Ростовского строительного института, Иван Денисов. — Обязательно хочет. Если он в коллективе и его трогает проблема, и он желает внести вклад.

16-летний Алексей, пятикурсник того же истфака, отвечает ещё проще: «Мы это делаем для себя. И для России». Высокие слова произносятся без всякого пафоса. Это здесь обычно, как «здравствуйте».

Чему учатся? Осваивают программы средней школы и нескольких вузовских специальностей. У Щетинина готовят историков (Армавирский пединститут), педагогов-психологов (Шуйский педуниверситет), архитекторов, строителей, мастеров декоративно-прикладного искусства (Ростовский строительный институт).

С этого года подключается Петербугская академия физической культуры им. Лесгафта. Есть договор с МЭИ — начать обучение будущих юристов и экологов. Не выезжая из своей «деревни», ребята могут также закончить экономический факультет и факультет иностранных языков.

Образование и проживание в Школе бесплатные. Это — принципиально. Вопрос чести. Честь — тоже слово из активного словаря. «Я — Щетинин. Честь имею. Значит — живу...»

Одновременно дети получают специальности в ПТУ. Школа ведь на полном самообеспечении, министерство платит только зарплату. Нужны и швец, и жнец, и на дуде игрец.

Ребята учатся шить, строить, штукатурить, белить, проводить газосварочные работы, управляться с сельхозтехникой... Есть у щетининцев свой цех лекарственных трав, два заводика, прудовое хозяйство, пасека. Есть земля, на которой они выращивают рис, пшеницу.

Случается, Михаила Петровича обвиняют в «эксплуатации» детского труда. Зато, никаких обеспокоенных доброхотов не было видно, пока жили в бараке и готовили пищу на костре.

Вот когда за три лета одолели стройку, на которую у хорошего СМУ ушло бы 5-6 лет работы, тогда комиссии поехали одна за другой.

И всё же... Деревня — она и есть деревня. Островок в океане. «Вам не тесно в этих рамках?» — спрашиваю статную девушку с длинной темной косой, Елену Борзых, уже имеющую вузовские дипломы историка и социального педагога.

Она преподаёт в Школе и учится на инязе, а к тому же, как мне подсказали, великолепно танцует, поёт, рисует, готовит, шьёт, вышивает и борется врукопашную.

— Там, где постоянно говорится о вечности, о безмерности, понятие «рамки» неуместно. Наша жизнь наполнена огромным смыслом. В нас есть потребность. Отечество в опасности. Мы помогает ему. У нас госзаказ. Государство попросило нас разработать модель образования XXI века для будущих школ России. Мы пишем свои учебники. Мы вносим туда свое наполнение.

Наши дети в каждой науке видят мир в целом, видят связи, пронизывающие этот мир. Ещё стимул — познав сами, они тут же передают свои знания другим.

Группе даётся задание разработать тему. Вникли, углубились, разработали — передали. У нас за год можно получить среднее образование. Есть 15-летняя выпускница вуза. Конечно, мы выполняем требования Госстандарта. Но всегда стремимся проникнуть дальше.

Примерно так вам ответит любой здешний питомец, от малыша до взрослого. Школа — духовный монолит, существующий в режиме великолепно отлаженного механизма.

Все поделены на отряды — НППО (научно-производственно-педагогические объединения). В каждом дети разных возрастов: есть и совсем уже взрослые, «педсостав». НППО имеет два лицея: мужской и женский.

Директоров лицеев назначает «круг». Всё это люди проверенные, ответственные. Как объясняют ребята, директором лицея можно стать и в 12 лет — если ты личность «пассионарная».

Пассионарий — тоже одно из кодовых слов. По Щетинину, «пассионарный — воспламенённый служением роду своему»...

Называются НППО красиво: Синегорье, Святогор, Белогорье, Росс... О распорядке дня договариваются с вечера — на итоговом, за день, «огоньке». Этого достаточно. Все ведь настроены сделать за день как можно больше и лучше.

НППО разрабатывают «курсы». Одним поручены, скажем, биология и физика, другим химия, третьим история с математикой... Проблемы решаются методом мозгового штурма — можно сказать всё обучение здесь происходит в режиме постоянного мозгового штурма.

Одновременно идёт непрерывная педпрактика. Сегодня ты учитель, завтра — ученик. Малыш, который в состоянии логично и внятно изложить тщательно изученную и пережитую им тему, обучает по этой проблеме старших. В сущности, так живут и педагоги: учителя, доценты, профессора, академики. Учат и учатся. Учатся — и учат. «Доцент тупой» здесь немыслим. Ребята просто уйдут дальше, и такой доцент станет им неинтересен. А если возникает какая научная закавыка, то они позволяют себе совершенно немыслимую в обычном понимании роскошь «выписать» к себе любого специалиста из любого вуза страны. И к ним едут...

Кстати, педагоги, попавшие сюда из традиционных вузов, реагируют на увиденное очень по-разному. Одни говорят: этого не может быть, потому что не может быть никогда, — и уезжают в уверенности, что они в этой жизни раз и навсегда всё постигли. Другие признаются: «Здесь я понял, что прожил жизнь зря...» И просятся к Щетинину на работу.

Мировоззренчески они едины. У них, например, романтический взгляд на историю. Они склонны возвышать лучшие проявления жизни Отечества. И умеют грамотно отстаивать свою точку зрения. Вы можете отменить Куликовскую битву и прослыть на этом основании оригиналом и гением — но в Текосе вас даже не сочтут остроумным. Опошлить можно всё. Но они в этом не участвуют.

Не менее романтический взгляд у них на Слово. Тут всё — Щетинин, в котором живет незаурядный филолог. Из каждого слова, слога, звука умеет он вывести целую вереницу важных смыслов и опять-таки, связать эти смыслы в тугой мировоззренческий узел.

«Ра-сия. Сия-ра. Сиять... Жи-ву. Я — вам. Жить не для себя...»

У них романтическое отношение друг к другу. «Ваша светлость, «Росс», как дела?..» «У «Святогора» сейчас хореография замечательно прошла: такие светлые были лица...» Или вот — поздравление товарищу в день рождения: «Знаю, у тебя есть настоящая мужская цель, для достижения которой потребуются титанические усилия. Соверши же этот подвиг...»

Есть у них и своя версия расшифровки названия «Текос». С позиции древнего слогового письма — они читают: «Боги, пока молчащие...» Кстати, а кто их боги? В общем-то, Школа Щетинина светская. Чувствуется увлечение православием, но это не есть что-то обязательное. Во главе угла не Бог, а человек. В котором всё — семья, род, страна, мир, Вселенная.

История мечты

В один из дней я предложила Михаилу Петровичу самому рассказать историю своей мечты.

— Если говорить обо мне лично, то я, скорее художник, чем учёный. Художник жил во мне с детства. Я любил мечтать и часто рассказывал старшим ребятам свои мечты — как будто прочитанные мною книги.

Это были бесконечные сериалы. Но я всегда уходил от смерти, от безнадёжности. Если герою грозила гибель и я не знал выхода, то шел спать.

Во сне иногда появлялось спасительное решение. И утром я бежал на улицу: «Дочитал книгу, слушайте!..» Мне было тогда около пяти лет.

Потом пошла школьная жизнь. И пошли первые потрясения. «Маша мыла раму». Я всякий раз думал — а дальше? А дальше: «Шура — ура». А дальше, дальше? «В лесу грибы. Ау. Уа».

Все мысли обрывались, не успев начаться. Поняв, что дальше ничего, я потерял интерес к ученью. Хотелось скорее вырваться в настоящую жизнь.

А «настоящая жизнь» оказалась той же школой за порогом класса. Было общество, но в нём не было человека. И мы, люди, шли не к себе, а от себя. Одинокие, в толпе.

Я пытался найти выход. Пошёл в музыкальное училище. Душа рвалась, хотелось невозможного. Но это и оборвало мои занятия музыкой. Стали болеть руки, я не смог больше играть.

Армия тоже многое показала. Я остро реагировал на несправедливость. Часто это кончалось драматически. Но это не останавливало. Наверное, сыграло роль то, что вырос я среди терских казаков.

Отец всегда меня подтягивал к высоте мужского достоинства, мужской чести. Пожалуй, вот это воинское, мужское начало и не позволяло ограничиваться просто мечтой. Художник, может, так и писал бы себе свои сказки. А воин побуждал действовать.

Были первые опыты в школе. Сначала в музыкальной. И опять, я не мог мириться с ограниченностью. В музыкальную школу принимали по конкурсу, но планировали отсев 25 процентов. Почему? Дети уходили. Я не мог перенести опущенных плеч, детских слез — не от каприза, а от внутренней боли.

Однажды я понял, что нельзя воспитывать личность через музыку, или математику, или физику... Личность — всецелостное отражение мирозданья. Я стал думать, как соединить все в органичное целое.

Попытался сделать это на Белгородчине. Получился союз специальных школ — музыкальной, спортивной, художественной — с общеобразовательной. А мне хотелось, чтобы была единая школа, работающая на одну цель: человека. И чтобы в основе любой деятельности лежало служение Отечеству.

После Белгорода была большая дискуссия, что же такое я сам и то направление, которому я служу. Мне дали школу в селе Зубково, на Украине, — думаю, для того, чтобы дискредитировать и направление, и меня. Эту школу закрыли, когда я уехал на очередной отчёт в Академию.

Потом было около двух лет полной безработицы. Куда бы ни приезжал, туда шел звонок из отдела науки ЦК. Чтобы ни в коем случае не дали возможность работать авантюристу и лжеученому, то есть, мне.

На Кубани я появился благодаря людям из того же ЦК. Они ведь были разные. Мне помогли замминистра образования СССР Коробейников, председатель комитета по народному образованию Ягодин, заведующий отделом науки и учебных заведений Краснодарского крайкома партии Клещенко... Это были мужественные люди. Они строили государство. И служили не форме, а сути. Через форму. Вокруг меня всегда было немало людей, которые жили тем же, чем жил и я.

Мы глубоко верили, что придёт час лучшего обустройства жизни. И мы служили этому часу. Я и сейчас ему служу. Добро закономерно, зло временно. Даже если будет еще 300 лет тьмы — зло бессильно.

Азовская научила меня манёвру. Через пять лет начались противоречия. «Взрослый» коллектив, не отрицая идеального, пытался, всё же, быть понятным окружающей среде.

Юность шла от идеального и хотела жить чисто. В результате, часть коллектива осталась в Азовской углублять уже разработанную нами модель, а максималисты выехали в Текос, чтобы двигаться дальше.

С юными мне было интереснее. Мы в Текосе работаем на будущее. Мы торопимся ответить на вопрос, что нужно ребёнку для развития его по максимуму, какие нужные внешние обстоятельства для наилучшего развития?

Мы создаём такой образ жизни, который, по нашим представлениям, адекватен природе ребёнка. Ребёнок сам строит себе жизнь. Сотрудничая с коллегами, как по возрасту, так и по смыслу пути. Это не удавалось ни на Белгородчине, ни на Украине, ни в Азовской. Но это мы смогли сделать в Текосе. Многие наши ребята уже выросли из детства, но сохранили главное, что присуще ребенку.

Они стали творцами нашего дела. Сегодня они руководители НППО, лицеев или «рядовые» исследователи, творцы. Наши ребята смогут работать, где захотят. Они будут только отличаться мировоззрением, историзмом мышления.

Мы прошли трудную школу в Текосе. Бороться пришлось за всё. Чтобы была крыша над головой, столовая, хлеб, мебель... Даже за само право учить и учиться. Выросли зрелые, крепкие люди. Я за них совершенно не беспокоюсь.

Хочется написать книгу о ребёнке. Но всякий раз думаю, что ещё рано, что ещё не готов, чего-то не понимаю. К тому же, мало времени.

Каждый день приходится писать живую книгу. И всё отдавать самому процессу. Вот этим реальным детям. Иногда думаю: если сам не успею — они напишут. Сейчас я уже больше люблю то, что делают они. Для меня радость — видеть их статьи, дипломы, учебники...

Сентябрь. Лицей — XXI. Невозможное — возможно. Хорошо. Славно. Не остановить ли мгновенье? Не запустить ли модель в серию?

На одном из ежевечерних сборов Щетинин обратился к питомцам: прошло пять лет, яркость чуть полиняла, повседневность слегка поскучнела. Пора несколько измениться.

Не меняя сути, не изменяя душе — сменить одежды. Вместо старого сарафана надеть что-то другое. Набрана потенция на новый бросок. Я заряжаю вас этой идеей. И принимаю любого, у кого будут предложения.

Похоже, Щетинин опять что-то задумал. И делится с детьми, проверяя себя их поддержкой или отрицанием. Он не устаёт это делать...

* * *

— Маша, ты когда надумала в институт поступать? — игриво спрашивает отец, приехавший из Москвы проведать 11-летнюю дочку. — Я поступаю в Лицей — XXI, — серьёзно отвечает она. Папа озадачен.

— Что это значит?

— Через 5 лет, к 2003 году я окончу среднюю школу и все вузы...

Интересуюсь у Щетинина — что ещё за фантазия? Отхохотавшись, объясняет:

— Вот вам здоровое чувство высоты. Детское чистое чувство. Невозможное — возможно. Да, мы задаёмся целью универсально образовать человека. Вы не удивились? Значит и вами движет ребёнок.

Все мы дети, когда перестаём бояться жизни... А я, в самом деле, в какой-то момент совершенно перестала удивляться. Что такое «не может быть»? Леность, робость, отступничество. То-то знакомые мне читатели так яростно отбивались от моих рассказов о чуде, совершенном Щетининым. Может, может! Хотя, всё бывает. И выстрелы в ночи. И солнечные затмения.

А главное — если полностью принять Щетинина — слишком много вопросов появится к традиционной системе образования. Так многое придётся менять! А там так много мягких кресел!

Вот уже в недрах системы, говорят, сочиняется некий проект, смысл которого тоже традиционен: снова прибрать всё народное просвещение к своим рукам...

Но зернышки щетининского урожая, ей Богу, весьма сильны и тверды. И, как мне показалось, очень всхожие. «Плохой конец заранее отброшен — он должен, должен, должен быть хорошим!...»

Краснодар – Текос. Журнал «РБИ-Росс» (Русское Боевое Исскуство) апрель 1999.

О. Кирьянова