MOLDOVENII.MD

Таёжный почтальон (+Фото)

Мы познакомились в деревне Шевыкан, где Хромов ночевал после дневного перехода по тайге. Пожимая мне руку, он представился: «Андриян, почтальон». А я удивился. Уж больно он был непохож на сельских письмоносцев, которых доводилось встречать раньше. Здоровый такой мужик. Ему бы лес валить или охотником… Может, подрабатывает? 

Но уже через пару минут разговора я понял, что Хромов – почтальон особый. Его участок не три соседние улицы, а десятки километров по тайге и болотам. И маршрут этот не меняется уже много лет: Качуг – Ацикяк – Юхта – Шевыкан – Тырка – Чинонга – Качуг. Чтобы «прочертить» по тайге такой зигзаг и вернуться домой, нужна минимум неделя. Есть у почтальона и другие «профессиональные радости». Летом – гнус, зимой – мороз и метели. Короче говоря, синекурой такую службу точно не назовешь… 

– А на чем возите почту? – деловито интересуюсь я. – Небось, на уазике? 

– Так на «Бэхе Х5» езжу, надежно… – отвечает Хромов, а я немею от удивления. 

– Коня так своего иногда зову, – поясняет он. – Но это в торжественных случаях. А вообще-то у него кличка Пятак. 

Мысль пройти с почтальоном Андрияном Хромовым весь его обычный маршрут, посмотреть, как живут люди в глухих деревнях, и написать об этом, была очень заманчивой. Да и самому почтальону она понравилась. Все не одному неделю скитаться по тайге. И мы обо всем договорились. 

– Приезжай пораньше, часам к девяти. Конь один, поэтому идти будем по очереди, предупредил Хромов. – Только купи продуктов, по дороге нас кормить никто не станет. 

Рыба для ночлега 

В день, когда я выбирался из Иркутска, стеной лил дождь, в Качугском районе – уже со снегом. На раскисшей лесной дороге первый же пригорок оказался для уазика непреодолимым препятствием – полетело сцепление. Проползав под машиной по липкой глине до самого вечера, мужики реанимировали «таблетку», но ее хватило лишь до Качуга. Теплый ночлег, рюмка чая и отличная баня стали нам своего рода утешительным призом. 

Точка отсчета для Андрияна Хромова – крохотное почтовое отделение в поселке с труднопроизносимым названием Ацикяк. Нина Васильевна Шерстова, которая бессменно руководит здесь почтой аж с 1981 года, говорит, что давно бы ушла на пенсию, но не отпускают – некому работать. Между тем почта остается в поселке одним из немногих очагов цивилизации: школу в Ацикяке закрыли, детей увезли в бутаковский интернат. 

Письма, газеты и единственный глянцевый журнал про оружие Андриян аккуратно пакует в металлические контейнеры, прозванные в народе горбовиками. С такими обычно ходят в тайгу за ягодами, грибами или вывозят в них рыбу. Хромов же нашел для горбовиков другое применение. И вот почему. 

Как только Андриян заступил на работу, ему выдали пару сапог, куртку, плащ и два обыкновенных мешка под корреспонденцию. 

– Я сразу понял, что мешки для дела не годятся, – говорит Хромов, – Бывает, что целый день, пока едешь, с неба льет и льет. Представляешь, во что газеты и письма превращались за поездку?! И мялись они жутко. Иногда приходилось их сушить, выглаживать. Поэтому и заказал я два горбовика у местного умельца. 

Горбовики получились компактные, в кожаных сумах, которые пристегиваются к седлу. Туда – почта, а в обратный путь контейнеры Хромов загружает рыбой. Ее он отдает людям, у которых ночует. 

– С моей зарплатой в 6300 рублей по-другому не получается, – признается Хромов. – А кто за так будет пускать меня на ночь? Да еще коня пристроить и накормить надо. 

Куда двинулся зверек? 

С утра пораньше, прикрепив груз на лошадь, мы выбрались из поселка и двинулись в сторону желтеющих сопок, окутанных плотным туманом. Хромов покачивался в седле, а мне выпал жребий пешего путника. 

– Андриян, дорога длинная, наверное, не раз приходилось ночевать посреди тайги? – интересуюсь у почтальона. 

– По-разному бывало. Летом я специально ночью передвигаюсь. Рыбы в Тырке наловлю и выезжаю по холодку, чтобы не скисла. А днем останавливаюсь, пережидаю жару. Коню в это время оводы шибко досаждают – вот и даю ему отдохнуть. Жара спадает – в путь. 

Хромов рассказывает, что ему в тайге даже пенсию пришлось как-то выдавать. Мужик, из местных, торопился в город, но ему надо было позарез пенсию получить. Без нее как поедешь? Вот он и вышел по тропе почтальону навстречу. Расписался в ведомости под елкой и пошел дальше своей дорогой. 

– А без ружья по лесу ездить не боишься? – спрашиваю почтальона. 

– Без ружья в лесу нельзя... Я с собой чаще всего вожу тозовку, которую оставляю в тайнике вместе с патронами. Скоро доедем, достану. 

Через некоторое время мы остановились. Андриян слез с коня, ненадолго скрылся в чаще и вернулся с винтовкой за спиной. 

– Фарт будет – рябчика добудем, а может, и коза выскочит, – предположил Хромов. 

Но до Шевыкана мы спугнули всего одного рябчика. Зато видели в мокром месиве дороги перья нескольких птиц. 

– Это соболь промышляет, его почерк: специально на дороге сожрет птичку, а потом нагадит, мол, он здесь хозяин. Значит – двинулся зверек… 

– Куда двинулся? 

– Урожай ягоды, ореха небогатый в этом году, поэтому зверь, птицы идут туда, где можно поживиться. 

Дом на бурундуках 

За речкой Шоной, куда рыбаки приезжают за ленком, показалась цепь озер, окруженных старинными домами. Некоторые из них, продавив заболоченный грунт, накренились так, что издали напоминали кораблики, качающиеся на волнах. 

– В Шевыкане много пенсионеров живет? – интересуюсь у Андрияна. 

– Один, но какой! Петру Федоровичу почти девяносто, но он еще пропадает на озере, ловит сетью карасей, так что можем с первого раза дома его и не застать. 

Однако Петр Федорович встретил нас у ворот своей огромной усадьбы. Под навесом у хозяина хранится большой арсенал всевозможной сбруи: хомуты, седла, дуги, рядом множество деревянных саней... 

– Все сам, все сам, – Петр Федорович приостановился у навеса. – Бывало, по сорок саней делал, но кому это сейчас надо? Да и возраст... Две восьмерки у меня, то есть 88. Времени целый воз – сижу газеты читаю. А вот радио у нас выключили, война начнется – и не узнаешь. 

В советское время в Шевыкане был большой колхоз, называвшийся «Ударный охотник». Зверя и правда добывали много, ягоду и грибы заготавливали. Одно время даже зерновые пытались культивировать, но пшеница лишь местами вызревала. 

– А сейчас не то что пшеницы, вот уже шестой год брусники нет! – рассказывает Николай Романович Чулин, хозяин усадьбы, в которой мы остановились на ночлег. – Раньше зверя, знаете, сколько было?! Дом, в котором мы сейчас сидим и чай пьем, поставил мой тесть на бурундуках. Четверо мужиков стены рубили, а он охотился, сдавал шкурки, чтобы со всеми можно было рассчитаться. А теперь? Вот совсем рядом озера: мужик приехал, две сети по сто метров поставил, двух карасей добыл. А ведь в голодные годы только благодаря рыбе мы и выживали. 

В Шевыкане давно повывелось не только зверье, но и электричество. Поэтому постель мы стелили при свете налобных фонариков и спать ложились совсем рано, по-деревенски. 

Тырка – клевое место 

– Это ты зря делаешь. По нашим приметам, мыться в дороге нельзя – фарта не будет! – сказал Хромов, услышав, как я утром брякаю за переборкой старым рукомойником. 

– Предупреждать надо! А зубы хоть чистить можно? – отозвался я, не сразу сообразив, что почтальон шутит. 

Фарт в тот день очень бы нам не помешал. По словам Хромова, переход до Тырки был самым сложным – более тридцати пяти километров пути по лесной дороге, которая после прошедших ливней напоминала скорее русло разлившейся реки. На дне – сплошные кочки, предательски уходящие из-под ног. Уже в самом начале пути мне пришлось частично искупаться, а потом почти восемь часов хлюпать мокрыми сапогами, набивая мозоли. 

Где-то километрах в пяти от Тырки почтальон резко повернул своего коня в лесную чащу, где в толстом слое ягеля, украшенного ягодами брусники и голубики, едва угадывалась тропа. Кустарники и стволы деревьев оказались сплошь покрыты зелеными космами мха и лишайников. По этому диковинному ковру кони ступали осторожно, они не видели, где сплетаются корни лиственниц, и часто спотыкались. 

– Андриян, а попроще дороги нет? – без особой надежды спросил я. 

– Есть дорога напрямую до деревни, но мы там утонем… 

Густой лес неожиданно кончился, и образовавшаяся просека вывела к реке, у которой виднелись дома. Это и была долгожданная Тырка. 

Едва мы добрались до усадьбы, расседлали коня, за почтой пришли самые нетерпеливые из жителей – Виктор Панаско и Семен Монастырев. Жалобы примерно те же: радио нет, только газеты почитать можно. И зверя в тайге мало. 

А вот с рыбой там получше. Есть в Тырке небольшая речушка, соединяющая одноименное озеро с более норовистой Шоной. По весне, как только сойдет лед, сорога, елец, окунь, щука поднимаются в озеро (местные говорят – шум в это время стоит такой, будто лодка идет). А с первыми заморозками рыба норовит покинуть замерзающее озеро, чтобы перезимовать в глубоких ямах Шоны. 

В это время у жителей Тырки самая горячая пора: речушку шириной в пять метров перегораживают крупноячеистыми сетями, чтобы молодь могла проскочить, а утром начинается настоящая путина. Рыбаки на небольших лодках проверяют снасти, вытаскивают улов. А потом весь поселок потрошит и солит добычу. 

Когда речушку сковывает лед и остается лишь узкая полоска незамерзающего ручья, рыбу в буквальном смысле черпают большими сачками. 

«Гаджет» Хромов 

Добираться до эвенкийского поселка Чинонги было проще. В густом лесу с бесконечными завалами, буреломами еще сохранилась тропа, по которой раньше выводили после каникул из тайги школьников в интернат. Сейчас нашли другой путь — по воде через Карам, но тропа нам очень пригодилась. 

Уже к середине дня мы благополучно одолели восемнадцать километров пути и вышли к поселку, где нас встретили дружным лаем местные собаки. 

– Кажется, спиртовоз побывал: собаки здесь, а мужиков что-то не видно, – Хромов был явно озадачен. 

– И что это значит? Нам же только почту отдать… 

– Что-что, запьют. Реалити-шоу будет, сам увидишь, – буркнул Андриян. – Ладно, сейчас чаю с дороги попьем, пойдем посмотрим, кто живой. 

Однако вскоре выяснилось, что тревога была ложной. Спиртовозом в поселке и не пахло. 

– Слава Богу, все трезвые, ловят рыбу, собирают клюкву. Осень – такое время, когда надо успевать копытить, запасы делать, – рассказал Хромов, пообщавшись с местными. – Повезло нам. А вот если пенсионер бухает, приходится торчать в поселке, ждать, пока придет в себя. И обычно не один день. 

Среди обитателей Чинонги, которым полагаются пособия, девять пенсионеров и две мамы-одиночки. Но главное для людей не деньги, а письма. Тетка Евдокия, получив весточку, тут же разорвала конверт и… расстроилась: ну почему так мало пишут?! 

В дальнейшем эта сцена повторялась в каждом доме: люди доставали письма и сразу начинали читать их вслух, живо комментируя написанное. Хромов терпеливо ждал, когда все страсти улягутся, выдавал пенсию или материнское пособие и шел дальше. 

А я брел за ним и думал, что нам, избалованным смсками и соцсетями, где достоянием общественности становится каждый чих, никогда уже не понять этих обитателей тайги, у которых есть только один доступный «гаджет» – почтальон Хромов. 

Почти до вечера мы обходили Чинонгу, ждали, пока люди закончат срочную работу (чаще всего чистку рыбы), чтобы расписаться за пенсию, получить почту. Именно получить, лично в руки! В поселке я не видел ни одного почтового ящика. Попутно нас просили отвезти небольшие посылки, передать письма знакомым, сложенные по-фронтовому – треугольником. 

Пока мы почтальонили, поселок погружался в глубокие сумерки. Светились два-три окна, не более. А это означало, что эвенки перешли в режим жесткой экономии. В хорошие времена на сезон в каждый двор завозили минимум по тонне бензина. Сейчас в среднем литров по четыреста, на которые надо заправить электрогенератор, мотор лодки и многое другое. 

Коммунизм по-эвенкийски 

Утренняя фотосессия закончилась культурным шоком: снимая берег Киренги, я увидел в рыбацкой лодке спиннинг, сети, ружье… Судя по обильной росе, все это лежало еще с вечера. А лодочный мотор, похоже, не снимали с начала сезона. Такой же набор заметил и в другой лодке. 

При этом надо понимать, что живут здесь ниже среднего. А тут все богатство, весь капитал – мотор, ружье, сеть – лежит круглые сутки. И даже мысли не мелькнет, что вещи могут пропасть. 

– Доброе утро! – приветствую мужика, появившегося на берегу. – У вас тут прямо коммунизм: лодки, полные добра, и никакой охраны. 

– Да, у нас так. Из лодок забираем только то, что собаки могут съесть. А остальное… Тунгус пропьет последнее, но свое. А чужого никогда не тронет. 

Однако задержаться в этом заповеднике порядочности и честности нам, увы, не суждено. Хромов уже погрузил на коня посылки, сумы со свежепосоленной рыбой и небольшую печь-буржуйку, которая нужна ему для таежного зимовья. Чинонга – последняя точка нашего почтового маршрута, пора возвращаться. 

– Я оставил Сане кофе, масло, немного колбасы – все, что было. Борис, ты не против? – спрашивает меня Хромов. – Видишь, как живут: деньги будут в лучшем случае в декабре, когда соболя добудут, а пока перебиваются старыми запасами. 

Я, конечно же, не против. Тем более что Саня – это гостеприимный хозяин дома, где мы ночевали. Сейчас, несмотря на раннее утро, над его избушкой вьется небольшой дымок. 

– У нас о человеке узнают по печке: пошел из трубы дым – значит живой, уже что-то делает; нет дыма – значит или дрыхнет еще, или захворал, – говорит Хромов. – С утра обычно встаешь и хлеб выпекаешь. У меня большой опыт в этом деле – первую булку испек еще в 1992 году. Матушка постарела, прибаливать стала, а супруги тогда еще не было, – как без хлеба? 

– А что быстрее научился делать – хлеб печь или зверя добывать? 

– С охотой больше намучился. Отца я не знал, тайге учить было некому. Бывало, отойдешь от зимовья метров на пятьсот, а как вернуться – не знаешь. Поэтому первого соболя добыл только на третью осень, да и то случайно. До сих пор помню, как обидно было: все мужики добывают, а у меня не выходит. 

Дорога назад заметно изменилась, она подсохла и стала ярко-желтой от опавшей листвы. Но это нам фарта не прибавило. По пути нас должен был ждать уазик, чтобы забрать меня и упростить жизнь Хромову. Однако ничего похожего на родной внедорожник мы так и не встретили. 

– Я недавно смотрел новости по ящику, показывали конкурс почтальонов. Победительнице выдали уазик, а эта женщина живет под Москвой. Зачем ей уазик? Вот мне бы и квадрика хватило… – вздохнул Андриян. – Хотя Пятак по тайге все равно надежней. 

Обходя болото по осеннему лесу, мы услышали несколько выстрелов, и вскоре над нами пролетел косяк диких гусей. Впереди нас ждала еще долгая дорога домой. 

Борис Слепнев.