Вот живет себе человек, живет, а потом бац, у него появляется дача. И это всё. Начало конца

Хотя человек, об этом ещё не знает, но он уже потерян для общества. Светского, так уж точно.

Это раньше с человеком можно было водить хороводы и предпринимать совместные мероприятия, а теперь нет.

Куда там.

Сначала человек искренне намеревается сажать только цветы.

Он покупает садовые ножницы и лейку, разживается семенами настурции. От мыслей об огороде он отмахивается садовой лопаткой. Всем, кто пытается убедить его в обратном, он высокопарно замечает, где он, а где огород? И всплескивает руками.

Он втыкает семена настурций, орудует грабельками и ещё не понимает, что сел в трамвай, рельсы которого проложены в вечность.

Как жизнь человека неминуемо приводит его в старость, так и цветы неминуемо ведут к корнеплодам.

Проще говоря, не за горами - морковь, редис и сельдерей.

А там рукой подать до капусты и картошки, апофеоза дачной деятельности и символа превращения обычной особи в огородную.

Всё человечество живёт или по Григорианскому, или по Юлианскому календарю. Ну ладно, ещё по календарю Китая или племени Майя, на худой конец.

Но у дачника своё измерение времени.

У него 1 Мая — не компания, выходной и природа, а время мульчировать и подкармливать.

Шашлыки - для слабаков, он в это время с вредителями борется.

У него июль - не середина лета, отпуск и День города, а время созревания клубники.

Сентябрь - не начало учебного года, а время копать картошку.

Декабрь - не Новый год и веселье, а «скука, печаль, да и на дачу не поедешь».

Поэтому именно зимой обычно дачник решает строиться.

Весной новообращенного дачника не дозовешься. Говоришь: «Поехали в ресторан, посидим, поболтаем».

Он ни в какую. Рысачит на дачу кусты обрезать.

Потом ему че-то там прищипывать надо и черенковать.

Пересаживать. Он всё время занят. В театр ему уже сходить некогда, он почву рыхлит в свободное от работы время.

Летом его не вытянешь на море.

Ему, видите ли, надо поливать. Даже если и выманишь, лежит он в шезлонге у моря и страдает, вздыхает и хмурит брови. Как там его огурцы без него поживают? Такие хорошие огурцы!

Шлет им телеграммы, волнуется, звонит.

Худеет и бледнеет. Зеленеет.

Все овощи на юге ему не хороши, потому что не его, а вот его огурцы...

Осень - вообще опасное время года, продолжается страда.

Дачник приходит на работу с синими кругами под глазами. Синими, как синенькие, которые впервые уродились на его грядке.

В это время дачника лучше не трогать. Он находится в исступленно-восторженном состоянии. Собирает урожай. Может и укусить.

Удивительно, как меняют человека даже самые скромные земельные наделы.

Это раньше он гонялся за модными туфлями и косухами, страдал, если кто-то в офис придет в его прикиде, а теперь охотится за луковичными и корнеплодами, с истерикой в голосе рассказывает, что Пупыркины, слева, через забор, уже всем разжились.

Однажды с озабоченным лицом он отпрашивается пораньше с работы. Очень важное дело, видите ли. Должны привезти машину дерьма.

В виде конского навоза.

Ты немного не понимаешь, как человек, который вчера горячо интересовался итальянским кино, сегодня так же горячо интересуется конским навозом, но стараешься принять эту изменившуюся реальность.

На следующий день он сам не свой. Возмущается, кипятится и идет пятнами.

Санта Мария!

Его надули.

Вместо конского, ему привезли машину коровьего навоза.

А каждый знает, что это не то же самое. Это самое настоящее дерьмо!

— Дерьмо, дерьмо. — соглашаешься ты и капаешь ему в чашку валерьянку.

Дачник всё время заманивает тебя к себе. В дачную секту. Говорит всегда одно и то же: «Приезжай, отдохнешь, там такой воздух!» И рано или поздно ты сдаешься. Покупаешь резиновые сапоги и едешь.

Дачник счастлив.

Он водит тебя по участку, как экскурсовод по Лувру.

Вот тут у него чабрец, там мята, а вот абрикос, но он в этом году не уродил. Ты начинаешь проникаться этим и сам не замечаешь, как цокаешь языком.

Да-да, эти заморозки, действительно.

За что такая напасть?

Чай на даче заваривают исключительно из каких-то веток. Обычные чаи там считаются за западло. Фу, - говорит дачник. - я сейчас тебе такой чай заварю, закачаешься. Бежит куда-то в кусты.

Слышен только хруст веток. Через минуту он возвращается с пучком неизвестных тебе трав. Весь этот гербарий он запиндюривает в чайник с энтузиазмом зависимого человека и потирает довольно руки.

- Ну, как? - спрашивает он сияя, когда ты делаешь первый глоток.

И, видя его счастливое лицо, ты понимаешь, что ни за что на свете не сможешь ему сказать, что эта гремучая смесь напоминает тебе настойку от кашля, которой тебя выпаивали в детстве после гриппа, улыбаешься и говоришь:

- Мда!

Дачник проникается доверием и последующие два часа, положив голову тебе на плечо, выкладывает, как психотерапевту, всю правду.

Казалось бы, вчера ты видел его на работе вполне счастливым, а сегодня узнаешь всю страшную подноготную, все, что он месяцами носил в душЕ, переживая в одиночку.

Ужасов, которые ему довелось пережить, хватило бы на несколько триллеров.

Ты узнаешь, как тля пожрала все листья, как замерз зимой персик, как жуки пожрали всю картошку (что, у него, что, есть уже и картошка?!).

Расстаетесь вы за полночь, когда на ветке начинает петь соловей. Прощаетесь будучи уже почти родней.

Тебе, несмотря на все отговорки и аргументы из разряда, что «не довезу я стюдень», вручают пучок вялого укропа и кулек кривобоких, червивых яблок, и ты принимаешь их с благодарностью, они для тебя теперь не витамины, а символ завета и тайного братства.

Потом ты идешь по проселочной дороге, среди стрекота сверчков и полевых трав, под покровом звездного неба, к остановке, помахиваешь кульком с жухлыми яблочками, вдыхаешь пряный воздух и думаешь: «А что, не так уж и плохо иметь уголок природы в каменных джунглях. Можно там хотя бы цветочки посадить...»