Француз пишет о Русском Мире... Интересно, что ему об этом известно?

О таком понятии, как "Русский мир" написанно и сказанно много но, что может знать об этом француз, который сам воспитан другой культурой или русский мир это понятие не территориальное, а имеет отношение к духу или душе?...

Номинированный на премию Бувье 2014, которую во Франции вручают писателям-путешественникам, Седрик Гра стал известен благодаря двум своим первым книгам, которые рассказывают о его пребывании в России. Встреча с человеком, влюбленным в «русский мир».

Le Courrier de Russie: Почему Россия?

Седрик Гра: У меня нет никаких российских корней, и я оказался здесь вовсе не благодаря моей специальности ― географии, а через мир альпинизма: я совершал восхождения в Южной Америке, Гималаях... Однажды я встретился с российскими альпинистами в Пакистане. Они очаровали меня, во-первых, потому что они хорошие альпинисты, а еще потому, что это были славные люди, мужики, настоящие: тогда я впервые встретился с русским миром.

LCDR: Что в них было такого «славного»?

C.Г.: Это были замечательные парни. Они были мужественные... Мужественность, которая толкает вас не за руль мерседеса, чтобы произвести впечатление на девушек на каблуках, а к желанию совершить невозможное, к опасным восхождениям. Спокойствие, смешанное с мужеством: эти качества, общие для альпинистов всего мира, свойственные многим русским. Но до того у меня не было никаких причин интересоваться Россией, я даже ничего о ней не читал!

Я, наконец, заговорил по-русски со своими китайскими друзьями

LCDR: Расскажите, что было дальше…

C.Г.: Я приехал в Россию в рамках программы Erasmus в 2005 году: изначально я должен был отправиться в Лейпциг, но в последний момент выбрал Омск, потому что это был самый дешевый университет, какой я нашел. Я записался на курсы русского и очутился вместе с китайцами в ужасной общаге, которая каждый день закрывалась в 11 вечера. Но, в конечном счете, Омск хорошо исполнил свою роль, так как я заговорил по-русски со своими китайскими друзьями.

LCDR: А дальше?

C.Г.: Потом я поехал во Владивосток, чтобы открыть Альянс Франсез ― это был благоприятный случай, поскольку я был там. Или Владивосток, или Якутск: город, в котором по преданию зима длится полгода, что так и есть. Климат во Владивостоке значительно мягче, и я прожил там три года. Затем я начал диссертацию по географии, темой которой был юг российского Дальнего Востока, от Амура до реки Уссури. Я работал над ней в течение года.

LCDR: И?

C.Г.: Тема и место меня вдохновляли, теоретические исследования меньше. Я провел в Москве несколько интервью с экспертами, которые не были слишком убедительными: либо казенный язык, либо просто-напросто незнание москвичами Дальнего Востока. Трубопровод тут, трубопровод там... это было малоинтересно, иногда мне самому приходилось что-то им рассказывать. Так что в сентябре 2010 года я уехал открывать Альянс Франсез в Донецке, забросив диссертацию. Хотя сейчас я этому рад, уезжал я неохотно, мне действительно не хотелось уезжать из России, я даже собирался обосноваться на российском Дальнем Востоке. России принадлежит мое сердце, эта страна соответствует моему характеру.

Мне нравятся некоторые моменты, проведенные вместе с сибирскими парнями

LCDR: А каков ваш характер?

C.Г.: Я признаюсь, что мне нравится эта немного абсурдная мужественность русских, я узнаю в ней себя: желание действовать, некоторое буйство, риск, вызов опасности. Это есть у российских альпинистов, в сочетании с изрядной дозой легкомысленности; сам я не сорвиголова, поэтому это меня привлекало. У многих французов вы видите некоторую осторожность: для них риск начинается до опасности, и значительно раньше пределов русских. Мне нравятся некоторые моменты, проведенные вместе с сибирскими парнями, конечно, они грубы и безрассудны, но с ними, по крайней мере, действуешь. Я знаю, что многие мужчины приезжают в Россию благодаря женщинам, я же, наверное, благодаря мужчинам.

LCDR: Две ваши первые две книги рассказывают о России, в той книге, что вышла в феврале, вы написали, «несовместимость чувства влюбленности с зовом далекого». Вы не собираетесь больше писать о России?

C.Г.: Собираюсь, потому что я вернулся туда прошлой осенью: я прошел пешком от Якутии до Владивостока. Я хотел начать как можно дальше на севере, где осень начинается рано, в начале сентября, и вместе с нею добраться до юга, чтобы немного дольше ею воспользоваться. Это лучшее время для путешествий по России: красота, больше нет ни комаров, ни клещей, небо чистое, температуры приемлемые, медведи, тигры и другие дикие животные летом хорошо ели и подготовились к зиме. Нет весенней грязи, и люди вернулись к работе ― можно наблюдать за ними в их повседневной жизни. Осень ― что-то в высшей степени восточное, это сезон равноденствия, очень свойственный азиатской философии.

LCDR: Что вы сохранили от этого?

C.Г.: Любовь к России, особенно к огромным просторам. Вместе с Амазонкой, русская северная тайга является одним из крупнейших девственных лесов планеты: во-первых, это неоспоримая красота, но она также играет важную экологическую роль. Для путешественника, это фантастика: можно целыми днями идти, не видя людей, и когда вы встречаете кого-то, это не переодетые в Decathlon горожане, а достойные люди, которые, как кажется, живут один на один с природой. Я люблю Россию еще и за ее малонаселенность: меня привлекает не отсутствие человека, а его редкость, это придает больше значения встрече. То, что я говорю, немного наивно, да и другие путешественники рассказывали об этом до меня. Это как любовь, мы все очарованы любовью и все же, когда говорим о ней, это похоже на разговор у прилавка. Задача литературы в том и состоит, чтобы облечь эти чувства в соответствующие слова. Я многим обязан России, благодаря этой стране я начал писать. Кем бы я был без этих огромных просторов?

LCDR: Что она заставила вас открыть?

C.Г.: В России я открыл для себя лес: прогулки в лесу не подвиг, но это целый мир. Между землей и верхним ярусом леса есть среда, немного похожая на подводный мир: ее нельзя рассмотреть с неба, неизвестно, что там внутри, даже если она полна жизни. Это дикий мир, настоящий. Особенно ночью! Невероятный страх можно испытать ночью, слыша все эти шумы и потрескивания: это то, что я встречал только в детских сказках, я очень счастлив, что узнал это. Кем бы я был бы без этих великих степей? Не знаю. Но Россия, несомненно, сделала меня менее трусливым.

LCDR: Нравится ли вам на Украине, если закрыть глаза на последние события?

C.Г.: Да. Я оказался в том, что называют «русским миром», я очень счастлив, что выучил этот язык ― как говорят в России, «человек столько раз человек, сколько языков он знает», я уверен, что на русском я другой человек. Поскольку русский язык дает впечатление причастности к великой тайне: тайне всех людей, которые говорят на нем, и тайне знания другого мира, потому что Россия пока не является частью глобализованного мира. Это почти как оказаться на другой планете.

LCDR: Непонятой планете?

C.Г.: Да, на Западе, точно. Потому что просто нет информации: журналисты делают заключения, суждения, которые читаются и повторяются. Люди знают о России только то, что им хотят рассказать, а нужно, чтобы каждый мог бы сам составить свое мнение. Россия должна рассказать о себе, распространять свое влияние. Кажется, русские не хотят делиться своим тайным миром, и все же это нужно. И не только потому, что Путин так решил. Я за то, чтобы были российские культурные центры за рубежом: но для этого русские должны осмелиться сказать «Посмотрите, какие мы замечательные». Если они этого не сделают, Россия обречена десятилетиями тащить за собой все тот же образ: образ СССР, образ (достойный сожаления) 1990-х годов ― и не стоит рассчитывать, что западная пресса поможет от него избавиться.

LCDR: Что изменила в вас Россия?

C.Г.: Мне трудно вспомнить, каким я был до России или до того, как я покинул Францию. Все, что я помню, это то, что мне было 20 лет, и я был дурачком. Во всяком случае, перед моей первой поездкой в Россию мне было страшно, я ее боялся. Я был очень мало осведомлен. Вся информация, которая оказала на меня влияние, была отрицательной, мне казалось, что это опасное место. В России есть свои опасности, но здесь можно жить, мы этому доказательство. Нужно, чтобы Россия положила конец этим слухам. Нужно, чтобы она поняла, что культурное влияние ― это оружие, уже используемое Францией ― и уж тем более Соединенными Штатами. Россия могла бы делать то же самое, государство должно двигаться в этом направлении.

LCDR: Именно к этому вы стремитесь в своих сочинениях?

C.Г.: Мои сочинения адресованы Франции. Я хотел уйти от политических дебатов, от Путина и гомосексуалистов, так как это всему мешает. Я хочу рассказать о России как она есть, вневременно, глубоко и с любовью. Некоторые говорят о ней плохо, потому что у них нет склонности к России: чтобы говорить о ней беспристрастно, нужно делать это с любовью, хотя и не слепой. У русских есть целый список катастрофических недостатков и замечательных достоинств. Россия ― земля контрастов, и достоинства русских равны их недостаткам. Я хочу рассказать о Дальнем Востоке с заботливой точностью: думаю, что нужно перестать говорить о выдуманной России. Конечно, интереснее рассказывать о Распутине или водке, или о чем-то, связанном с мифами. Но меня раздражает, когда я слышу разговоры о мистифицированной России или когда читаю об этом, я не хочу отвечать на желание клише о России, мне плевать на рынок: я хочу описать реальность такой, какой я ее увидел. Меня достали книги о Транссибе. Но я отвлекся, какой был вопрос?

LCDR: Это не имеет значения.

C.Г.: Имеет, я беспокоюсь, потому что один русский сказал мне однажды: у тебя словесный понос и запор мыслей (смеется). Ладно, если в целом, почему Россия мне нравится? Потому что даже на Востоке, это Север. По тем же причинам, по которым я люблю альпинизм: для меня совершить восхождение, значит отправиться на север ― это враждебно, холодно, есть снег, нет жизни. Крайний Север ― это география опустошенности. Я люблю холод, это почти чувственно.

Источник: ursa-tm.ru