MOLDOVENII.MD

Аудиокнига - Мидгардтха. 4 часть - И жрец, и жнец, и на дуде игрец (+Текст)

Сбросьте свои маски,

вы же такие, как и я,

все пришли из сказки…

Четвертая глава книги «Мидгардтха» drive.google.com

@ecologymd

Книга Мидгардтха. Глава 4. Часть 1

♬ оригинальный звук - ecologymd

@ecologymd

Книга Мидгардтха. Глава 4. Часть 2

♬ оригинальный звук - ecologymd

  «Сколько варваров здесь побывало, а они выстояли. Сколько человеческих эпох сменилось за эти десять тысяч лет... А существовали ли вообще такие культуры, которые в этой немыслимой временной толще чтили память своих далеких пращуров?» - размышлял Ян, стоя средь разваленных святынь. Представлялось, как тысячелетия назад в этих местах проходили глубокие по смыслу древние мистерии. Какие чувства испытывали те люди, приходя к своим святилищам, о чем мечтали и чему учили своих детей?

  У некоторых дольменов хотелось остановиться ненадолго, другим сооружениям хотелось выразить особое сердечное почтение. А вот рядом с одним из них Яна потянуло прилечь на теплую плиту. Устроившись поудобнее мужчина закрыл глаза и продолжил свое путешествие в грезы чудесных воспоминаний...

  …Он только что сошел с поезда, прибывшего в Москву. Бросив дорожную сумку в камеру хранения, Ян шел налегке. Москва оказалась последним пристанищем беззаботной университетской жизни, которая неумолимо отсчитывала свои последние недели. В сознании слегка фонило от предстоящего госэкзамена, которым профессура пять лет пугала студентов. Но главная смута в душе, которая привела его без ясных целей в чужой город, была совсем не в этом. 

  Ян не сомневался, что инерция предыдущих лет обучения неминуемо приведет к диплому. Но что же дальше? Совершенно определенно он не собирался крутить педали до конца своих дней, вырабатывая энергию для социальной системы потребления, уничтожающей на своем пути все живое. Друзья, подруги и сокурсники к этому времени совсем забыли о мечтах и сердечных стремлениях, которыми были всегда полны. Судьба мела их веником. И, чтобы не оказаться в их числе, он сбежал куда глаза глядят, дабы основательно поразмыслить над своей жизнью и ее дальнейшим путем.

  Москва всегда была для Яна духовным прибежищем. У стен древнего Кремля, в Коломенском и на старом Арбате, она всегда встречала его чем-то родным, душевно-близким. Сердце пело: «Если б знали вы, как мне дороги подмосковные вечера ...». 

   Хотелось просто жить, ни о чем не думая, пока что-то ясное не покажет путь, который освещает его звезда. Здесь не было ни родных, ни друзей. Разве что несколько знакомых со времен месячного тренинга в Крыму, где он при-мерно год назад постигал суфийские премудрости востока на семинаре «Мистическая Роза». 

  Совсем рядом, в Подмосковье, в сторону Сергиева Посада, в селенье Юрьев Польский жило много родственников, которых он никогда не видел. Хотелось однажды со всеми повстречаться, заглянуть в глаза и разглядеть в каждом знакомые черты. Но не сегодня и даже не в этот раз.

  Москва вела Яна старинными улицами и широкими проспектами навстречу неизвестности, с каждым шагом навсегда оставляя позади все, чем являлся прежний, красивый, но уже устаревший, и от того тягостный университетский мир. Легкой пружинистой походкой, воодушевленный знакомым чувством настоящей свободы, он не шел, а почти парил в предвкушении увлекательных приключений. Ян совершенно не знал, где и как будет ночевать в этом огромном городе. Весеннее московское утро только начиналось, и времени во всем разобраться было предостаточно. В крайнем случае, всегда можно снять номер в гостинице. Но этот вариант был самым крайним, потому что денег на гостиницу предусмотрено не было.

  Чтобы осмотреться и обдумать план действий, нужно было найти уютное местечко, хорошенечко расслабится и глубоко заглянуть в себя. Этим местом оказался ближайший от вокзала парк. Здесь, на небольшой полянке, средь непроглядных кустов цветущего жасмина, Ян отыскал укромное местечко. 

  Убрал с травы все лишние палочки и разложил на большом листе лопуха классический студенческий ланч: бутылку кефира и пол батона. Но завтракать не спешил. Каждое утро, вот уже три года подряд особые практики североамериканских индейцев помогали держать тело на высоком энергетическом уровне и предельной собранности. И это утро начиналось с них. Распаливши тело энергичными движениями, ему захотелось сбросить верхнюю одежду, чтобы всем телом ощутить солнечные потоки. Ян разулся, и босые ноги коснулись теплой травы. 

  Дыхание разгоняло энергию. Сознание взлетело ввысь в восходящем потоке. Бессознательные слезы радости струились по щекам, поднимая чувства над всеми невзгодами и сомнениями. И когда внутри него будто что-то лопнуло, тело наполнилось расслабляющей благостью. Упав на траву, он долго лежал, наслаждаясь истомой духовного оргазма и проникаясь неповторимой красотой небесной синевы. 

  Но чувство голода не заставило долго ждать. Кефир с булкой, аккуратно сервированные на листе лопуха, казались пределом кулинарных мечтаний. Теперь эта простая еда ощущалась во всем многообразии полутонов вкуса. Насладившись негой наступающего дня, всласть навалявшись в траве, исполненный сил и радости, он оделся и произнес, мысленно обращаясь в пространство: "Ну, все! Теперь крепись Москва!"

  Уверенной походкой опаздывающего на работу горожанина, он направился к ближайшей станции метро, для начала решив засвидетельствовать свое почтение хранителям старинного города. Путь его лежал через Кремль, к старинным Храмам, а оттуда прямиком на Красную площадь. 

  Ян не являлся религиозным человеком, но очень трепетно относился к наследию предков. Росписи соборов Кремля, веющие духом древней Руси, всегда были для него источником большой духовной радости. Времена давно забытые, но очень милые душе, притягивали историческими тайнами. Сердце щемило всякий раз, когда он гулял по Кремлю, созерцая архитектуру величественных зданий, храмов, колоколен, башен и дворцов. От них исходила мудрость, родное и светлое чувство добра. Эта прогулка стала его личным обрядом в сердце России. 

  Созерцая округу и себя в ней, Ян входил в особое стихиальное сознание, которое увлекало на долгие часы в глубины своего подсознания. Казалось, что так он общается с хранителями древних кремлевских стен, рас-сказывая о своих чаяньях, мечтах и планах. Любовь к России жила в нём с самого детства. Образы героев из русских народных сказок глубоко врезались в сознание, манили и напоминали о чем-то очень глубоком, но пока непонятом. Не мешало даже то, что он жил в другом государстве, отколовшемся от общего материнского тела при развале Союза. В этот раз, как и во всякий другой, личный обряд заканчивался на Москворецком мосту, где парень подолгу наблюдал за судами, ходящими по Москве-реке.

  К полудню, за столиком кафе с прекрасным видом на центр города, насладившись вкусом горячего кофе, Ян решил оповестить крымскую подругу о своем прибытии в столицу. 

  Голос в трубке радостно защебетал, потом слегка упал, сообщив, что она сейчас не в Москве. В разговоре выяснилось, что в Подмосковье через неделю будет проходить семинар Училища русской народной культуры и «Академии Самопознания» под руководством известного этнографа, доктора психологических наук и историка Александра Шевцова, в народе известного, как Саныч. Татьяна, так звали девушку, сообщила, что на этом семинаре они могли бы встретиться, но все детали предложила выяснить у ее знакомой, так как сама не владеет всей полнотой информации. Парень с радостью принял предложение и тут же связался с Таниной знакомой, которая предложила встретиться на одной из станций метро.

  Белокурая, слегка уставшая, но вполне симпатичная молодая женщина до тридцати лет, открыто улыбнулась, и они сразу пустились в обстоятельную беседу о предстоящем семинаре, о том, что Яна привело в Москву, и о многом другом. Выяснилось, что Ирина тоже вынуждена уехать из Москвы по семейным обстоятельствам. Что она сможет составить Яну компанию только спустя неделю, как раз за день до семинара. Они пообщались еще какое-то время, а затем Ирина, неожиданно, вручила Яну ключи от своей квартиры, жестом нетерпящим возражений. Пожелала чувствовать, в ее квартире, себя как дома, написала адрес, улыбнулась и скрылась в толпе московского метро.

  "А еще говорят, что москвичи не гостеприимные?" - думал Ян, стоя в вагоне метро, крепко сжав в руке ключи от квартиры, как талисман, как чудо, в которое еще не до конца верилось. 

  Так и ехал всю дорогу, открыто улыбаясь своим мыслям: "Так, вероятно, встречаются родные души, действуя, не задавая лишних вопросов. Как же так? В чужом городе, в котором почти нет знакомых, я чувствую себя как дома, где меня любят," - размышлял Ян. Сердце трубило симфонию Вивальди!

  Счастливое утро началось с танцев под Земфиру, новый диск которой был в магнитофоне хозяйки квартиры. Неделя легкой жизни московского туриста пролетела незаметно: парки, музеи, ночные прогулки по улочкам и проспектам, словом, все то, что помогало забыть о прошлом и наст-роиться на настоящее, в поисках будущего.

  Вечером назначенного дня Ирина позвонила и предупредила, что будет сегодня дома поздно ночью. Голос в трубке, почему-то казался родным и давно знакомым. 

  Двухкомнатная квартира почти в самом центре Москвы, прилично обставленная с огромным музыкальным центром, из множества мощных колонок этим вечером звучала песня Земфиры: «Пожалуйста, не умирай, или мне придется тоже, ты, конечно, сразу в рай, а я не думаю, что тоже…» 

  Эмоции взорвались, Ян стал танцевать что есть мочи, пока обессиленный, но совершенно счастливый не рухнул на пол. Переполненный вдохновением, он отправился прогуляться по вечерней Москве к любимому им старому Арбату. 

  Иногда парень позволял себе, в особенно торжественных случаях, пропустить бутылочку пива. Так и сегодня, Ян шел по Арбату, как и много лет назад, с бутылкой пива в руке, размышляя о прошедшей неделе и о том, как добра к нему Москва. На улице пели музыканты, рисовали художники, тусовался народ. Ян до поздней ночи гулял по Москве и улыбка с лица не сползала. 

  Ему улыбались прохожие, а он им. С кем-то перебрасывался словечком, с кем-то завязывался разговор, но он не задерживался, провожая всех добрым жестом и веселой шуткой. 

  Хотелось быть со всеми сразу, не останавливаясь подолгу, с отдельным человеком или даже  с интересной компанией. Метро уже закрылось, пришлось взять такси и вернуться в квартиру после полуночи. Засыпал он на огромной кровати, в белых накрахмаленных простынях абсолютно счастливый.

  Ирина появилась глубоко за полночь, она мышкой юркнула в свою кровать, на которой Ян уже спал, приобняла его и уснула рядом.

  Утром они вдвоем танцевали под любимые песни Земфиры. А сразу после завтрака отправились на автомобиле Ирины на семинар к Санычу.

  По дороге Ирина много рассказывала, насколько удивительный человек, Саныч, прямой потомок знаний Мазыков, Офеней и Скоморохов, по ее словам, тайных жрецов-знахарей, которые ушли в подполье во времена гонения на них при Екатерининских реформах.

  "Мазыки, Офени и Скоморохи – это некогда правящий класс жрецов, спрятавшийся за шутовскую маску, и целую систему конспираций. При этом продолжающий оказывать сильнейшее влияние на массы. 

  Делали они это на ярмарках, площадях и праздниках. Народ этот пришел в Поволжье и в центральную Россию очень давно. По приданиям, из какого-то славянского племени, которое проживало на территории нынешней Молдовы, тогдашней Валахии", - пояснила Ирина.

  "Так это из тех мест, откуда я родом!" - оживился Ян, услышав родные названия.

  Ирина, улыбаясь, продолжила свой рассказ: «Скоморохи, Мазыки и Офени - это три касты единой субкультуры с совершенно разными функциями, но работающие на единую цель - хранить основы народной культуры в перипетиях западной экспансии. Они же и составляли ядро крестьянской культуры дореволюционной России. 

  Во времена Екатерины Второй их объявили вне закона и массово истребляли. Это, конечно же, делалось под всеми возможными благовидными предлогами. Те, кто выживали, в большинстве своем, оказались в тюрьмах, где создали свой уклад, обладая удивительной способностью к самоорганизации. В тюрьме они чувствовали себя не хуже, чем на воле, которой, по сути, уже давно не существовало для них. Гонения начались еще со времен насильственной христианизации и последующих этапов искоренения народной культуры жизни."

  Дорога была прямой, и Ирина заметно увеличила скорость: "Вот так зарождалась та культура", - прервав историю, сказала Ирина, и посмотрела на Яна. 

  А он снова ощутил родное и теплое чувство к этой девушке, к Москве и ко всем обстоятельствам, которые здесь происходят. Они странным образом связывали его с мыслями и чувствами о доме, о юности и о своей родине.  

"Расскажи дальше! Как они смогли сохранить свою культуру, будучи гонимыми властью на протяжении многих столетий?"

  "Мазыки воровских авторитетов в тюрьмах называли Мазуриками, то есть теми, кто пытался им подражать. Их они брали в свой оборот и учили своим нравам и принципам выживания. Офени же обладали своим языком, который вплетался в обычную речь как бы случайными словами, неуловимыми для уха стороннего слушателя. Они могли вести дискуссию друг с другом в присутствии окружающих, которые понимали суть разговора, совсем в ином разрезе. 

  То есть могли вести два смысла в одной речевой подаче, одновременно, для внешнего круга и внутреннего," – продолжила удивительный рассказ Ирина.

  "Блатная феня, со всеми ее понятиями, оттуда и пошла?" -заинтересованно вопрошал Ян.

  "Да, так и есть, но сильно упростившись к нашему времени," - ответила на вопрос Ирина, и продолжила повествование, - "Воры-мазурики в те времена, в основном, - это беглые крестьяне от крепостного права и прочих бесчинств со стороны бояр. Они не хотели подчиняться рабским реформам тогдашних князей и патриархов, старающихся походить на своих западных коллег. Беглые крестьяне обычно бежали за реку, куда не сильно распространялась власть иноземной элиты, и там пытались поставить свои вольницы-деревни. Загнанные набегами княжеских дружин, закалившись в боях с ними, были вынуждены заняться грабежом бояр и духовенства, которые дали им прозвища - воры. Крестьянские бунты и даже воины, в последствии названные Пугачевским восстанием, или еще раннее татаро-монгольским игом и т.д., суть имели одну. Нежелание терять волю, которая испокон присуща русскому духу."

  Ян глядел на русскую красавицу, мчащую его в своей машине, на встречу к неизведанному и непостижимому. Она воодушевленно и трепетно рассказывала о временах глубокой древности так, словно говорила о своих родите-лях или ближайших родственниках. Щеки ее пылали ру-мянцем, а глаза смотрели вдаль на дорогу, пронизывая пространство и время.

  "Потому, - говорила Ирина, – всякий раз, как шатается центральная власть в пылу очередных раздоров, берут верх и устанавливают свои порядки уличные законы, которые, с одной стороны, живут в памяти народа, с другой, хранятся тайными хранителями основ народной культуры. 

  Хранители просто пережидают смутные времена княжеского беспредела. Они всегда готовы взять реванш, как только пришлая власть себя дискредитирует. А это всякий раз случается, потому как нет у пришлых любви к нашему народу, только одни неуемные амбиции."

  "А семинар, на который мы едем, в сути своей, - Ирина подытожила свое повествование, – это погружение в магию традиционной культуры народа, некогда населявшего всю Евразию." 

  Приехали они к вечеру, километров восемьдесят от МКАДа, на туристическую базу глубоко в лесу, преимущественно хвойном. Здесь кипела жизнь. Народу во дворе было около сотни душ, водили шумные хороводы, звучала гармонь, балалайки, жалейки и трещотки. Бабы визжали, мужики куражились друг перед другом в игрищах, улыбаясь себе в бороды, повсюду сновала детвора.

  Здесь со своей, уже близкой, спутницей пришлось разойтись потому, что их сразу разделили, так как женщины и мужчины жили в разных крылах туристического комплекса.

  К Яну подошла высокая, худощавая женщина и игриво представилась: "Зовут меня Ася, я твой проводник, все вопросы по семинару ко мне." Женщина явно преклонного возраста, но при этом очень сильная, энергичная, уверенная в себе и по-девичьи живая и подвижная. Одета была в льняной сарафан до пят с аккуратно уложенными волосами, с изящными манерами, точными, но плавными жестами тела и с четко поставленной, неторопливой речью. 

  Ася тут же принялась инструктировать парня, где спать, есть, кто за какие сферы семинара отвечает: "У семинара нет четкого графика - это текучий процесс, который длится и днем и ночью, без перерыва" - промурлыкала Ася, казалось, уже заученный текст.

  "Спать ты можешь, когда захочешь, но в это время семинар не прерывается, просто ты в это время что-то пропустишь. Но это не проблема! Вливайся!" - выполнив свою задачу, она улыбнулась и убежала в хоровод. 

  Ян не спешил вливаться в общее веселье, а вместо этого ушел в лес. Это была обычная для него вечерняя прогулка в сумерках, которую он называл «Сто шагов мудрости». Обойдя местность по кругу, парень осмотрел лес и прилегающие территории базы. Хотелось собраться духом и осмыслить происходящее. В этом ему могло сейчас помочь только одно, практика североамериканских индейцев Тенсегрити, для набора, восстановления и перераспределения энергии. Он разжег небольшой костерок, и глубоко погрузившись в себя, глядел, как небо покрывалось звездами.

  В просторном холе туристического комплекса народу было битком. Большинство сидело на полу по-турецки, кто-то привольно лежал, некоторые стояли. В середине зала, на стуле сидел Саныч, в позе пахана, дерзко, почти нагло, на манер блатных авторитетов, прохаживался острыми словечками по нерадивым активистам, порой весело шутил или резко менял тон и все затихали от его неумолимой решительности в голосе. 

  Он не просто говорил! Порой казалось, достаточно пол движения не в ту сторону, и завяжется драка. Но вдруг Саныч незаметно становился мягким, добрым и очень восприимчивым и понимающим. Он рассказывал весьма захватывающие истории о своих наставниках Мазыках, истории из глубоких русских деревень, наполненные какой-то самобытностью и всяческой мистикой. Народ жадно впитывал образы, которые переносили каждого в иную реальность. Чувства Яна смешались от двойственности происходящего. С одной стороны, не понятно, как эти люди позволяют с собою так обращаться. Но с другой стороны, волшебные истории увлекали внимание и нетерпение парня тут же забывалось. 

  Диапазон чувств, которые транслировал Саныч, был предельно широкий.  Тут была и беззаботная радость бытия, и глубинная, почти древняя, боль, и печаль, и любовь всепроникающая, и ярость неуемная. 

  Саныч понравился Яну, несмотря на университетскую толерантность, которую он подцепил за последние свои пять лет академической жизни.  Вспомнилось время жиганской юности, где все всегда было честно и совсем не толерантно. Распахнулось подсознание, потекли чувства-образы прежнего восприятия жизни. 

  Ночью Саныч показывал чудеса. Чудес было масса. Бесконтактный бой, когда толпа людей не могла его схватить, а он чем-то невидимым сбивал всех с ног. Под общий смех и ликование и танцы под балалайку ноги сами пускались в пляс. Ян не мог поверить происходящему, пытливо вглядывался во все в поисках понимания, пока Саныч не взглянул на Яна странным взглядом, от которого что-то внутри оборвалось. Казалось, его, как котенка, взяли за шиворот и мгновенно выбросили в бездну космоса. А в следующее мгновение он опять здесь. Внутренний чувственно-эмоциональный поток, который не прерывался никогда, даже ночью во время сна, вдруг прервался, и так же неожиданно был восстановлен. Причем, это действие даже никем не было замечено. Вокруг народ ликует, шумит, а Ян сидит, икает, в обстановку вникает. 

  Но когда заканчивались веселые игры и пляски, то начинались серьезные философские лекции и семинары по постижению тонких тел и ядер силы, их составляющих.  Здесь Ян узнал множество деталей происхождения народной культуры, про наставников Саныча, про необычных неорганических существ, домовых и прочих, которые некогда жили в крестьянском быту, наравне с домашними животными. 

  День и ночь соединились в единый поток жизни, Ян хотел все узнать и впитать и оттого почти не спал. В те редкие предутренние часы, в которых он все же отключался, были не сны, а волшебные видения, которые напрямую были связанны со всем происходящим на семинаре. Они как бы продолжали его, только на тонком уровне. 

  К концу семинара, Ян обратил внимание, что постоянные чудеса на семинаре, которые демонстрировал Саныч, стали восприниматься как-то обыденно. Они больше не шокировали сознание, а просто удерживали внимание, как при восприятии любого иного привычного действия.

  Ян вернулся в Москву затемно, воссоединившись с уже близкой подругой Ириной. Они вернулись полные энергии, радости и видения бесконечных горизонтов своих возможностей. 

  Следующий день провели вместе, гуляя по Москве, делясь друг с другом впечатлениями, мечтами, мыслями. "Что более всего понравилось тебе на этом семинаре?" - вопрошала веселая хозяйка у своего странного гостя. Ян отвечал не торопясь, вдумчиво, подбирая каждое слово: 

"Понимаешь, Ирина, я ясно осознал, что вся обыденность тоже чудесна. Просто я к ней привык. И не чудеса унес я с этого семинара. А совершенно новый целостный мир, в котором все выглядит иначе, честнее, красивее, волшебнее, а главное - глубоко родным. Себя я осознаю сейчас совсем иначе. И мир, в котором живу. Где буквально все несет в себе дух волшебства, чистоты и совершенства в простоте и искренности. В этом мире я ясно вижу свою природу и все, что мне симпатично. И путь вперед проглядывается, хоть еще и не в ясных образах, но в совершенно определенных чувствах, из которых его хочется соткать".

  На следующий день Ян сел в тот же поезд, на котором прибыл в Москву, в тот же вагон и на то же самое место. И это показалось ему хорошим знаком. Парень уехал домой сдавать последнюю сессию и госэкзамен. 

  Так закрылась волшебным ключом, который он отыскал в этом путешествии, дверь предшествующего этапа его жизни.