Возможна ли сегодня гармония в музыке и в мире? Заочный круглый стол композиторов.

Участники круглого стола: Антон Батагов, Георгий Дорохов, Сергей Загний, Тимур Исмагилов, Павел Карманов, Дмитрий Курляндский, Сергей Невский, Антон Сафронов.

К удовольствию публики и очевидному неудовольствию специалистов, на композиторском конкурсе YouTube победило вполне традиционное сочинение. Аккуратное, мелодичное и практически лишённое ремы.

Понятно, почему так произошло, — любое публичное исполнение музыки привлекает людей, которые хотели бы слышать нечто приятное для ушей, знакомое, говорящее с ними на одном языке.

Отчего же тогда «продвинутые» слушатели ищут грохота и диссонансов? Отчего за свою «непонятную» музыку держатся сочинители, называемые авангардистами, актуальными композиторами или же поисковиками?

Настаивая на своём ощущении от современного мира, поисковая музыка как бы говорит: «Нечего на зеркало пенять, в трудном и грустном мире живём, господа…»

Среди участников нашего заочного круглого стола — Георгий Дорохов, Тимур Исмагилов, Дмитрий Курляндский, Сергей Невский, Антон Сафронов весьма сложно идущие на компромисс с посетителями концертных залов.

Слушание, требующее усилия и преодоления, должно автоматически превращаться в подобие духовной практики. В самом деле, ведь не для удовольствия же слушаем.

А тогда для чего? Чтобы знать, в каком мире существуем? Но отчего же существуют в современной музыке и весьма гармоничные сочинения, основанные на благозвучных сочетаниях, тоже ведь претендующие на духовность звучания?

Это и сочинения композиторов, условно называемых минималистами (среди участников сегодняшнего стола это А. Батагов, С. Загний, П. Карманов), это и классики второго авангарда (Арво Пярт и Гия Канчели), чьи поиски красоты и гармонии не могут не впечатлять.

Собирая в одном месте композиторов противоположной направленности, через их творческие усилия хочется понять — возможны ли красота и гармония в современном мире и в современной музыке? Не является ли мнимая доступность актуальных сочинений спекулятивной? И почему всё ж таки знатокам так хочется шума?

Антон Батагов

— Возможна ли сегодня духовная музыка и какой она должна быть?
— Да. Не знаю.

— Почему «красивая», гармоничная музыка находится у знатоков под подозрением?
— А «знатоки» — это кто такие? ЧТО они знают? Жаль, что эти «знатоки» не умеют посмотреть на себя любимых со стороны. Тогда бы они увидели, как смехотворно они выглядят со всеми их «знаниями» и «суждениями».

— Почему музыкально-идеологические спекуляции звучат, как правило, внятно и гармонично?
— Откуда ты это взял? Ровно наоборот: сегодня «полагается», чтобы было либо нечто сложно-навороченное — для доказательства профессиональной и идеологической серьёзности, либо нечто шниткоподобное — глобальные коллизии, борьба агрессивно-диссонантного зла с беззащитно-гармоничным добром. Надо, чтобы пипл, на который рассчитана такая продукция, хавал с многозначительным видом и радовался, что не зря заплатил деньги за билет. Возьми хотя бы «Реквием» Сюмака. За последнее время это САМЫЙ вопиющий пример подобного рода. Впрочем, спекуляции (как музыкальные, так и в любых других искусствах) бывают упакованы во что угодно.

— Кто точнее отражает и выражает дух времени — традиционалисты или авангардисты?
— Дима Билан.

— Возможна ли гармония в современной музыке и в современном мире?
— В мире — нет. В музыке — в зависимости от духовного уровня аффтара.

Георгий Дорохов

— Возможна ли сегодня духовная музыка и какой она должна быть?
— Собственно говоря, раз она всегда была возможна, то и наши дни в этом смысле не представляют исключения.

Другое дело, каковы чисто субъективные впечатления некоторых индивидуумов. Очень много композиторов ХХ века и начала ХХI (Марк-Андре, Мессиан, например) способны одновременно сочетать в себе религиозность и актуальное музыкальное письмо, не считают необходимостью для выражения своих высоких чувств писать что-то возвышенное в ре мажоре или в качестве противопоставления им лупить почём зря кластеры на рояле, а решают свои задачи гораздо тоньше, но, соответственно, не так действующие на среднестатистического слушателя, привыкшего к определённым шаблонам и желающего услышать именно их.

Случай Арво Пярта — это несколько иное (по крайней мере в сочинениях, созданных в конце 70-х и 80-х годах). Его обращение к простоте — это не желание стать композитором попроще, более попсовым композитором, а стремление уйти в полную аскетичность — «бегство в добровольную бедность», как сам Пярт определил (одно из первых его «простых сочинений» недаром называется Tabula rasa!).

У некоторых других авторов, к сожалению, упрощение и показная религиозность являются не чем иным, как банальной спекуляцией на стереотипах восприятия, которые затрагивались несколько ранее.

Вообще, лично мне здесь представляется корректным сравнение с известной ситуацией в наши дни: акция Мавроматти и выставка «Осторожно, религия!» представляются более близкими к чему-то возвышенному, чем толпы фанатиков, желающих непременно линчевать чем-то не понравившегося им художника (а возможно, лишь ищущих повода для срыва накопившейся агрессии)…

В этом смысле вбить гвоздь в скрипку и просверлить её насквозь дрелью едва ли не более уместно, чем прослушивать бесчисленные и одинаковые исполнения «Рондо-каприччиозо» Сен-Санса…

— Почему «красивая», гармоничная музыка находится у знатоков под подозрением?
— Во-первых, понятие красоты всегда субъективно. Кому-то нравится до-минорное трезвучие, кому-то представляется чарующим звучание колков у струнных инструментов. И это нормально.

Во-вторых, речь может идти не столько о красоте, сколько о стереотипах, принимаемых за красоту. То, что звучит непривычно, очень часто в глазах обывателя по инерции представляется жутким и уродливым.

Думаю, не следует объяснять, что это в действительности таковым не является.

Что касается знатоков, то тут проблема не в том, что они не переносят красивую (в инерционном понимании) музыку, а в несколько другом случае — в неприятии суррогата красоты, в неприятии приторного сиропчика, сахарозаменителя, если так можно выразиться.

— Почему музыкально-идеологические спекуляции звучат, как правило, внятно и гармонично?
— Дело не в том, что они так звучат, а в том, что они так воспринимаются (о чём разговор уже шёл выше), они просто более знакомы (опознавательные знаки есть и воспринимаются).

Задача же композитора — каждый раз это преодолеть, каждый раз пойти против инерции (даже неважно, сознательно или несознательно), как традиции, так и своей собственной.

Если же идти по течению, то это может означать лишь творческую и мыслительную леность, как бы ни пытался кто-либо это оправдать сложными философскими размышлениями...

Духовную инерцию в этом смысле преодолеть значительно сложнее композиторской…

— Кто точнее отражает и выражает дух времени — традиционалисты или авангардисты?
— Я считаю, что эти определения в настоящее время не очень работают — в общем-то, как мы сейчас видим, вся история музыки — это продолжение какой-то определённой линии; вторая венская школа вышла целиком из традиций первых венских классиков и позднего романтизма (в случае с Веберном дело уходит ещё дальше!), Булез был бы невозможен без второй венской школы и Мессиана, Лахенман — без Луиджи Ноно, АСМ-2 — без композиторов-шестидесятников и т.д.

Зачем и для чего нужно слушать серьёзную авангардную музыку, написанную нашими современниками и не являющуюся особенно комфортной? Что нужно сделать, чтобы расширить круг слушателей и потребителей нынешних серьёзных композиторов? Со стороны кажется, что современные композиторы, сочиняющие серьёзную и сложную музыку, самодостаточны. Они настолько погрязли в неудобоваримом авангарде, что забыли о слушателе. Но это не так.
Как нам обустроить современную музыку?

Любопытно, что в одной из многочисленных интернет-дискуссий, посвящённых проблемам современной музыке, Митя Курляндский противопоставил традиционалистов авангардистам именно как раз в том, что они, традиционалисты, сопротивляются естественному ходу времени, в отличие от композиторов, к которым приклеено клеймо «авангардист».

Но кто больше выражает дух времени — это вообще сложный вопрос, подчас не являющийся критерием оценки музыки.

Тут ещё добавляется и аспект актуальности, которая может оказываться сиюминутной (и причём это подчас нормальная и даже необходимая ситуация!).

Все мы помним пример Шнитке, собиравшего некогда переполненные залы. Когда подчас (по рассказам очевидцев) приходилось прибегать к помощи милиции. Настолько людям было необходимо услышать в тот момент его сочинения!

Сейчас такую обстановку представить себе уже невозможно. Но неправы те, кто считает это якобы подтверждением нежизнеспособности его музыки!

Дело совсем в другом — изменилось время, изменились и слушательские потребности. К качеству музыки это уже не имеет никакого отношения…

— Возможна ли гармония в современной музыке и в современном мире?
— Это безусловно! Лично для меня одни из самых красивейших гармоничных сочинений — это именно те, которые появились в течение последних 25—30 лет, — сочинения Радулеску, Биллоне, Сальваторе Шаррино, Сысоева (замечу, что это лишь имена, взятые наугад, их на самом деле гораздо больше)…

Сергей Загний

— Возможна ли сегодня духовная музыка и какой она должна быть?
— Возможна. Какой она должна быть, не скажу: секрет.

— Почему «красивая», гармоничная музыка находится у знатоков под подозрением?
— Это к знатокам.

— Почему музыкально-идеологические спекуляции звучат, как правило, внятно и гармонично?
— Для меня практически никогда.

— Кто точнее отражает и выражает дух времени — традиционалисты или авангардисты?
— См. например, тексты о музыке (1995—2009): «Почему русские композиторы оглядываются в прошлое?», «Путешествия во времени и пространстве», «Voces organales».

— Возможна ли гармония в современной музыке и в современном мире?
— В музыке возможна, в мире — когда как.

Тимур Исмагилов

— Возможна ли сегодня духовная музыка и какой она должна быть?
— Она возможна всегда, но если композитор садится за стол с целью написать духовную музыку, то её не будет.

— Почему «красивая», гармоничная музыка находится у знатоков под подозрением?
— У меня не находится. Но здесь важно, что именно мы договоримся считать красивой и гармоничной музыкой. Скажем, до мажор и диатонические гаммы, повторяющиеся в течение 20 минут, я могу воспринять как дисгармонию.

Если в произвольном порядке чередовать несколько неизменных фрагментов, как это делает Рабинович-Бараковский, то получится мёртвая материя. Наличие внешних атрибутов без внутреннего наполнения — вот что обычно настораживает. Причём такими атрибутами могут служить не только трезвучие и диатоника, но и кластер, серийная техника и т.д.

— Почему музыкально-идеологические спекуляции звучат, как правило, внятно и гармонично?
— Любая спекуляция должна быть грамотно оформленной, иначе на неё никто не купится.

— Кто точнее отражает и выражает дух времени — традиционалисты или авангардисты?
— А должен ли композитор выражать некий эфемерный дух времени? Не думаю, что кто-либо сознательно ставит перед собой такую задачу. Скорее и традиционалисты, и авангардисты отражают дух времени лишь косвенно. Единого неделимого духа времени для меня не существует, он многосоставен. Каждый композитор выражает какую-то свою часть.

Кроме того, я не вижу смысла в прямолинейном разделении композиторов на традиционалистов и авангардистов. Подобное «чёрно-белое» восприятие не позволяет охватить весь спектр, который на самом деле очень широк.

— Возможна ли гармония в современной музыке и в современном мире?
— Гармония — сначала в человеке, а через него и в музыке, и в мире.

Павел Карманов

— Возможна ли сегодня духовная музыка и какой она должна быть?
— Возможна, Пярт, Тавенер, Пелецис, Сильвестров, Мартынов тому пример.

— Почему «красивая», гармоничная музыка находится у знатоков под подозрением?
— Кто эти знатоки? Горстка специалистов-музыковедов — экспериментаторов и режиссёров-маргиналов. Их очень мало, и их подозрения мне смешны.

— Почему музыкально-идеологические спекуляции звучат, как правило, внятно и гармонично?
— Я ничем не спекулирую, просто делаю единственно возможное для себя искусство, но, где мне надо, задействую и диссонантные звучания. Или если это нужно заказчику.

— Кто точнее отражает и выражает дух времени — традиционалисты или авангардисты?
— Авангардисты отображают ад сегодняшнего бытия и, повторюсь, болезненность состояния душ собственных и нынешнего общества, вернее его небольшой части...

Мы пытаемся нащупать свет, общечеловеческие ценности и радости или горести. Но не шёпот могильных червей и хеллоуинской нечисти.

— Возможна ли гармония в современной музыке и в современном мире?
— Возможна и нужна, об этом мне почти ежедневно пишут из разных уголков мира, этому рукоплещет многочисленная, считающаяся авангардистами тупой публика, тоскующая по обычной человеческой простой красоте, а не по кишкам на скотобойне или штабелям трупов в правдивых фильмах про Великую Отечественную…

Дмитрий Курляндский

— Возможна ли сегодня духовная музыка и какой она должна быть?
— Вопрос «Какой она должна быть?» можно сразу снять — есть чёткие правила, традиции, которые необходимо соблюдать. Что касается возможности, то сегодня пишется духовная музыка — я знаю несколько примеров, хотя далеко не всё допускается собственно до богослужения.

— Почему «красивая», гармоничная музыка находится у знатоков под подозрением?
— Мне кажется странной постановка вопроса... Я считаю себя знатоком, но у меня «под подозрением» находится некрасивая и негармоничная музыка.

И если я с такой сталкиваюсь, то это скорее знак того, что мне надо

над собой поработать, потому что понятия красоты и гармонии (не только в музыке) слишком широки, чтобы иметь чёткие ограничения.

Поэтому я предпочитаю выносить оправдательный приговор — даже в тех случаях, когда мне какая-то музыка оказывается не близка.

— Почему музыкально-идеологические спекуляции звучат, как правило, внятно и гармонично?
— Музыкально-идеологические спекуляции никогда не звучат внятно и гармонично. Как правило, они легко различимы.

— Кто точнее отражает и выражает дух времени — традиционалисты или авангардисты?
— Дух времени отражает сосуществование тех и других.

— Возможна ли гармония в современной музыке и в современном мире?
— Гармония, кажется, включает в себя весь мир — со всеми его противоречиями.

Сергей Невский

— Возможна ли сегодня духовная музыка и какой она должна быть?
— Любая серьёзная музыка, выводящая слушателя за рамки привычного ему эстетического опыта, создающая для него некое новое переживание слушания, духовна.

Новизна того, как мы слушаем, важнее новизны материала, в этом отношении Пярт (ранний) столь же авангарден, как Ноно или Ксенакис.

Композитор, ставящий перед собой подобные задачи, преодолевает инерцию собственного профессионализма и идёт туда, где он ещё не был. Это очень увлекательно, но не всегда комфортно для слушателя, но кто сказал, что духовный опыт — это комфорт?

— Почему «красивая», гармоничная музыка находится у знатоков под подозрением?
— Я думаю, что знатоки с подозрением относится не к гармонии и красоте, а к попыткам выдать чужую эстетику (обычно к тому же адаптированную под массовый вкус) за свою.

Публика не обязана разбираться во всех нюансах музыкальной культуры, задача специалиста (критика, устроителя, музыканта) — следить, чтобы её не очень дурили.

Знатоки, таким образом, выполняют роль контролёров в общественном транспорте и ловят «зайцев», которые «едут во втором классе с билетом в третий», как Набоков говорил.

— Почему музыкально-идеологические спекуляции звучат, как правило, внятно и гармонично?
— Я бы не ставил знак равенства между качеством искусства и внятностью позиции автора. Хотя есть соблазн сказать, что автор, который понимает, что он делает, и способен это артикулировать, находится несколько дальше, чем его собрат, следующий исключительно зову интуиции.

Но вообще-то художника мы ценим прежде всего за его искусство, а не за его способность красочно излагать. Поэтому медийный интерес к тем или иным художникам, возникающий в силу яркости их высказываний, случаен и свидетельствует о недостаточном внимании к собственно искусству.

— Кто точнее отражает и выражает дух времени — традиционалисты или авангардисты?
— Ни те ни другие. По-настоящему выражают дух времени (если он есть) композиторы, которые работают на стыке поп- и концепт-арта. В основном это ребята, которым сейчас под тридцать, первое поколение, выросшее с компьютерными играми.

Это музыка о том, что композитору нравится, художник выступает как восторженный (но и критический, иронический) потребитель. Например, композитору нравятся «Симпсоны» и Лахенман — ну он и использует в своём произведении «Симпсонов» и Лахенмана.

Часто эта музыка социокритична, она анализирует взаимоотношения художника и общества, анализирует свой язык, ещё более часто она апеллирует к языку популярной культуры.

Я мог бы назвать имена француза Онджея Адамека, датчанина Симона Стена-Андерсена, немца Йоханнеса Крайдлера, норвежца Эйвинда Торвунда.

В принципе, выросло первое поколение композиторов, которые не просто работают за компьютером, автоматизируя процесс сочинения и используя всю музкультуру как «найденный объект», но и которые не нуждаются в классических музыкальных институциях (оркестрах, фондах и т.д.), — и всё равно с ними работают, потому что они в силу своей оригинальности интересны этим институциям.

На фоне этих ребят классические авангардисты вроде Фернихоу выглядят динозаврами, о традиционалистах я уже не говорю. Кстати, кто это?

— Возможна ли гармония в современной музыке и в современном мире?
— Гармония в мире невозможна, потому что мир в его сегодняшнем виде существует благодаря неравенству этических и экономических стандартов.

Искусство — та область, где опыт неравенства, асимметричности мира переживается и осознаётся с особой остротой. Вообще можно сказать, что искусство говорит о различии, артикулирует его.

Если артикуляция этого опыта оказывается нам полезной, если мы готовы его принять, то в этом случае можно говорить о гармонии.

Антон Сафронов

— Возможна ли сегодня духовная музыка и какой она должна быть?
— Музыка — это вообще явление духа. (Даже если кто-то её творит для удобства пищеварения: это уже забота автора, на что он направляет свою духовную силу.)

Под «духовной музыкой» чаще всего понимают музыку религиозных ритуалов, церковную, литургическую. В наше время массового отхода от религии (явного или скрытого) значение такой музыки как живого творческого явления резко упало.

Начиная, наверное, с Реквиема Моцарта сочинения литургического жанра всё больше тяготеют к концертности, театральности и выражению авторского «я».

Не исключения в этом смысле и современные композиторы, наиболее серьёзно относящиеся к религии. Мессиан был, наверное, последним, у которого церковность многих его сочинений органично сочеталась с новизной музыкального языка. У Стравинского — уже не то, слишком много декоративного.

В наше время мне не посчастливилось услышать ни одного сочинения такого рода, которое бы меня убедило. Даже самая незамысловатая прикладная музыка XIX столетия звучит сегодня в церкви более адекватно, чем творческие экскурсы в эту область, предпринимаемые нашими современниками.

Корень проблемы, наверное, в том, что задачам церковной музыки чуждо то самое авторское «я», которое стало главной движущей силой последних двух столетий и в наше время достигло наибольшей гипертрофии.

Другое дело, когда «духовная музыка» понимается более широко, когда главная творческая задача — осуществление первоначального смысла слова «религия» как «re-ligio», «восстановление связи», идущее от человека к тому самому нечто, в которое он встроен и благодаря которому существует.

Это не религия прибежища, традиции и ритуалов, а религия личного пути. И здесь удачно любое произведение, идущее по этому пути с полной творческой отдачей, — неважно уже, «канонические» это проявления религиозности или нет, связана ли эта музыка напрямую с тематикой божественного или касается её лишь опосредованно, будь то масонские кантаты Моцарта, поздние квартеты Бетховена, а за последнее столетие — эскизы Скрябина к Мистерии, Симфония псалмов Стравинского, произведения Штокхаузена, Бернда Алоиза Циммермана, Кейджа, Гризе, Пярта, Гурецкого, Сильвестрова, Кнайфеля.

— Почему «красивая», гармоничная музыка находится у знатоков под подозрением?
— Лично у меня подозрения вызывает не «красивая, гармоничная» музыка вообще, а лишь та, в которой авторы используют её возможности подобно опытным путанам, хорошо изучившим эрогенные зоны клиентов, то есть с изначально манипуляторскими целями (деньги, слава, успех у противоположного пола).

Я согласен с идеей Гёте, что высшая творческая способность — писать хорошо и просто. Это достигается лишь ценой постоянной внутренней работы, которая манипуляторам кажется лишней тратой времени.

Иногда эта простота проявляется, как вы выразились, в «красивой гармоничности», легко усваиваемой неискушённым слухом, иногда по-другому.

Для меня лично одинаково дороги и такой композитор, как Валентин Сильвестров (чьи сочинения последних лет по духу чем-то сближаются с миром авторской песни), и такой, как Мортон Фельдман (чья музыка требует не только интенсивного вслушивания, но ещё и большой выдержки в смысле продолжительности времени, которое его сочинения порой длятся). Иными словами, у меня не вызывает подозрений красивая музыка, если она написана честно.

Иное дело — «знатоки», которых вы упомянули. На первом месте у них не сопереживание вновь услышанной музыке «с чистого листа», а её упорядочивание в системе координат своей эрудиции. (Дилемма эта обозначена ещё Эрихом Фроммом в «Иметь или быть».)

То, что им известно, они уже инвентаризировали у себя в сознании, а от музыки, которая им пока неизвестна, они ожидают «то, чаво не может быть».

Это, увы, психология многих директоров фестивалей современной музыки (прежде только на Западе, а теперь уже и у нас в стране). Им не нужны просто хорошие музыкальные новинки — им надобны журналистские сенсации, чтобы удерживать любопытство аудитории (состоящей в большинстве своём из таких же «знатоков»).

Подобное явление хорошо высмеял современный немецкий режиссёр-сатирик Хельмут Дитль в фильме Late show: там руководство частного («рейтингового») телеканала, не зная, чем ещё привлечь интерес публики, приглашает к себе в ток-шоу дауна, сожительствующего с овцой, — и наконец, после нескольких скандалов, инфарктов и попыток самоубийств, всё у них приходит к тому, что «нынче в моде естественность и искренность».

Последнее, таким образом, полностью дискредитируется, ибо попадает в руки манипуляторов.

— Почему музыкально-идеологические спекуляции звучат, как правило, внятно и гармонично?
— Я не могу согласиться с таким выводом. Музыкально-идеологические спекуляции бывают далеко не только внятными и гармоничными. Их стиль зависит от аудитории, на которую они направлены, и от заказчика, который проводит их в жизнь.

Одним надо «сделайте мне красиво и без антимоний» — вот им и делают красиво и так, чтоб не думать. Другим, наоборот, надо «чего-то такого этакого».

Спекулируют и те и другие, при этом каждый выдвигает свою идеологическую конструкцию, рассчитанную на определённую «целевую группу».

На Западе влиятельной идеологией была поначалу как раз авангардистская философия «новой музыки». Музыку эту довольно быстро стало поддерживать государство, и уже примерно к 1980-м годам она выродилась в скучный мейнстрим со своими тусовками, интригами, драчками за места у кормушки, «освоениями бюджетов» и т.п.

Жизнь оттуда ушла бесповоротно. В противовес ей стала развиваться философия и эстетика «новой простоты», приобретшая опять-таки самые различные формы: начиная от подлинных откровений — достигаемых простыми консонантными звучаниями, услышанными по-новому, — и вплоть до циничной сахариновой попсятины для ублажения интеллектуального самолюбия офисных яппи.

Именно в таком виде эта самая «простота» дошла до России в начале 1990-х, когда общество начало молниеносно коммерциализироваться, а интеллигенция — обуржуазиваться.

И сегодня такая музыка — по сути своей чисто прикладная — по-прежнему прописывается у нас по ведомству постмодернизма. Зато творчество, порождённое модернистским мировосприятием, существовало в России долгие годы в полукатакомбных условиях, приобретая себе адептов из числа сугубых идеалистов.

Во время перестройки оно начало было завоёвывать широкую аудиторию концертных залов, но тут грянули 90-е годы, и эта музыка, как говорится, просто не вписалась в рынок.

Спустя десятилетие современную музыку оседлало совсем другое поколение — сугубые прагматики, отлично понимающие своё место на глобальной бирже труда, где их функция — выдавать продукт, ориентированный на внешний сбыт, в основе своей имитирующий наиболее успешные приёмы западного «авангардного» мейнстрима с добавлением «русского акцента», вносящего некоторое оживление в монотонность программ международных фестивалей.

Будь то использование в оркестре украинских цимбал, циркулярных пил и отбойных молотков — сегодня это милое ретро, напоминающее русский конструктивизм 1920-х годов, — тексты модных на Западе Хармса или Платонова, сочинение опер про Европу на гранты, полученные от Евросоюза и т.п.

Всё это — тоже музыкально-идеологические спекуляции, хотя они и далеки от упомянутого вами «упрощённого слушания» (easy listening).

— Кто точнее отражает и выражает дух времени — традиционалисты или авангардисты?
— По-моему, это сообщающиеся сосуды. Современное общество живёт в раздрае между крайним индивидуализмом, требующим постоянных новых раздражителей человеческого эго, и, наоборот, потребностью в убежище от диктата этого самого эго.

Люди распылены на «группы по интересам»: одним ближе «авангард», другим — «традиция». Что такое авангард — более-менее ясно.

Проблема, скорее, в том, что в наши дни уже «нет места подвигу», оттого и авангард, возникший сто лет назад, в эпоху огромных общественных и информационных потрясений, на сегодня выдохся, залакировался и загламурился, утерял способность освежать, удивлять и потрясать — в общем, превратился в новую форму академизма.

Точно так же, как больше никого не эпатируют и не изумляют эксцессы человеческого поведения, которые были в новинку сорок лет назад, — сегодня они вызывают скорее скуку и равнодушие.

Богема стремительно обуржуазивается, а буржуи — обогемливаются. Гораздо менее ясно, что понимать под словом «традиция». На сегодняшний день традиция понимается очень по-разному.

Для кого-то это уход в «природный», экологически чистый образ жизни, увлечение экзотическими культурами, «не испорченными» современной цивилизацией.

Для других — обращение к религии, к фундаменталистским жизненным ценностям. Ещё для кого-то (и таких на сегодняшний день большинство) — бодрое слияние с трудовыми массами офисных клерков, предполагающее следование неписаному кодексу поведения и сильнейший конформизм.

У всех этих людей разная музыка, и вокруг их запросов уже давно сформировалось представление о соответствующих «форматах». Настоящее творческое искусство идёт независимо от всех этих разделений и не задаётся подобными вопросами.

— Возможна ли гармония в современной музыке и в современном мире?
— В ответ на это мне приходят слова Иосифа Бродского о том, что мир, вероятно, спасти уже не удастся, но отдельного человека всегда можно.

Ещё одну прекрасную мысль я прочитал как-то на камне, который стоит рядом с Музеем гармонии в немецком городе Баден-Бадене. Приведу её целиком: «Все живые существа имеют общее происхождение и связаны друг с другом через единую природную сеть. Во всех событиях действуют законы, которые управляются системой порядка, направленного на гармонию. Это — универсальный принцип развития творения. Гармония — мировая формула, которая даёт ориентиры и наполнение смыслом, будучи оптимальной формулой жизни».

Почему же она тогда невозможна и в музыке?

Источник 1, 2