Жизнь в зеркале танца

Почему люди танцуют? Вопрос настолько хрестоматийный, что хочется ответить, перефразируя Катерину из «Грозы»: «Потому что не летают, как птицы». Но оказывается, вопрос этот далеко не праздный, если время действия — конец 70-х — начало 80-х годов прошлого века, место действия — засекреченный храм науки, где ускорители под парами ждут не дождутся своих студентов, а танцы — бальные, что во многих чиновничьих кабинетах даже в те годы еще звучало эхом прошлого как «пагубное влияние загнивающего Запада».

«Уже третий десяток разменяли, а всё танцуют!» Эту фразу услышали от своей однокурсницы 20-летние студентки МИФИ в ответ на восхищенные рассказы о занятиях в Экспериментальной студии танца, ЭСТА МИФИ. Делать что ли нечего? Ведь сессия, как в студенческой загадке, «на носу висит и хвостами болтает». Да и кто же это решился обучать будущих физиков двигаться красиво в такт музыке — разве это реально?

Но удивительным образом распрямлялись души и тела физиков, посягнувших на лирику. Из согнутых нелегкой учебой и комплексами новичков получался «Человек прямоходящий». В эстовских кругах даже рассказывали, что одного аспиранта, после того как он занялся танцами, знакомые при встрече в коридорах МИФИ стали спрашивать: «Ты что, защитился?»

Противопоставление физиков и лириков вспоминалось и Нине Николаевне Кошеверовой, когда она в 1975 году пришла учить мифистов танцам. Она сомневалась, что этот язык станет для физиков родным, хотя немало чудесных превращений при помощи «волшебной палочки» танца видела за свою жизнь.

Сначала танец заворожил ее саму. Учась в седьмом классе, Нина попала на занятие школьного хореографического кружка. «Мне понравилось все: музыка, грациозные движения, дух единства, исходящий от танцующих», — вспоминала она. Ее приняли сразу в старшую группу, занимавшуюся второй год. А уже через три года школьный психолог предложил Нине позаниматься танцами с группой отпетых двоечников, кандидатов на исключение из школы... Они заняли второе место на фестивале хореографических групп в Москве, а шестеро из «отпетых» стали преподавателями бального танца. Спустя годы один из них, тогда уже служивший на Тихоокеанском флоте, прислал ей газету со статьей о занявшем первое место на Фестивале Приморья матросском танцевальном коллективе, которым он руководил.

В чем же волшебство танца? В танце новичок раскрывается без прикрас, заново учась говорить на новом для себя языке. Приукрасить свое «содержимое», выражая его движениями, оказывается гораздо сложнее, чем оправдываться словами и защищаться логикой от укоров совести по принципу «Меня вынудили обстоятельства». Танцы учат быть самим собой, не фальшивить, помогают найти свой, врожденный камертон. Проявившаяся и «услышанная» в танце дисгармония души настойчиво призывает к самосовершенствованию. А настройщиком становится, конечно, учитель. Его беспристрастный и доброжелательный взгляд со стороны — залог правильного звучания. Это оно доставляет то ни с чем не сравнимое удовольствие, которое знакомо всем, кто любит движение под музыку.

И это удовольствие, наверное, является разгадкой еще одного чуда, о котором вспоминала Нина Николаевна. В ремесленном училище, где ей довелось преподавать танцы в послевоенные годы, набор был сделан из ребят, взятых при облавах на московских вокзалах. «По существу, это были беспризорники. Они не признавали дисциплины, курили, матерились, постоянно устраивали драки, учились плохо и неохотноѕ Но на танцах все пошло по-другому. Дети менялись и ради танцев терпели непривычные для себя ограничения, которые — они это чувствовали — делали их другими».

Притягательная сила танца действовала не только на детские души. Среди учеников Нины Николаевны бывали самые разные люди, и всегда главным условием приема в коллектив было только подлинное желание танцевать. Она никогда не «отбраковывала» людей по соображениям перспективности, возможности получить результат — призовые места на конкурсах и смотрах (и, тем не менее, ей удавалось приводить учеников и к признанию, и к наградам).

В Московском институте механизации и электрификации сельского хозяйства, где Нина Николаевна работала больше 10 лет (как раз во времена хрущевской «оттепели»), у нее занималась необычная группа из студентов 30–35 лет. «Среди них был замминистра сельского хозяйства Монголии, он танцевал с пожилой, но очень изящной и подвижной завбиблиотекой института. Исполняя повороты вальса, она буквально держала его на руках — у него очень кружилась голова, и от этого он все время тихонько ойкал, но упорно занимался и говорил: ЧПриеду домой, научу танцевать своих детей“». Другой случай в этой группе был уникален. «Красивый, изящный мужчина лет 30 танцевал хорошо. Вот только его движения, связанные с приседанием, были суховаты...» В юности он работал в тайге на лесоповале и принял на свое плечо дерево, которое стало падать на отдыхавших женщин. Тяжестью дерева его вбило в лесную почву по самые колени, связки стоп были порваны. Возможно ли танцевать с такой травмой? Но Нина Николаевна не отступилась и вместе с врачами во многом ему помогла.

Так привлекали к себе людей не только танец, но и та, кто дарила возможность приобщиться к нему. Нина Николаевна всегда была абсолютно искренней и честной — и в любви к своему делу, и в любви к ученикам. Она отдавала им все силы души без остатка и готова была бороться за «чистую ноту» и в жизни, и в танце, «невзирая на лица». Танец становился способом возрождения жизни, самой жизнью, когда проходил через любящее сердце Нины Николаевны. Наверное, поэтому она очень остро чувствовала искусственность новых советских танцев, метко прозванных в народе «ходилочками», которые создавались под лозунгом борьбы с буржуазной культурой. На страницах газет, на пресс-конференции в Министерстве культуры, в своих исследованиях Нина Николаевна пыталась объяснить, сколько вреда приносят такие танцы.

Она не шла на компромиссы с чиновниками от культуры, а это было совсем не безопасным занятием. Но запугать и приструнить Нину Николаевну не удавалось ни в послевоенное время, когда ее открыто травили как дочь врага народа, ни в годы хрущевской «оттепели». Она обладала даром внутренней свободы и настоящим бесстрашием. Попытка организовать в Москве первый конкурс бального танца по международной программе Стандарта в 1965 году чуть не закончилась закрытием студии, которой она руководила. Комиссия из 22 человек не сдерживала своего классового гнева: «Это подпольная антисоветская организация, поставившая своей целью подрыв государственного строя, развал молодежной организации, растление молодежи этой гнусной пропагандой чуждой нам культуры буржуазного мираѕ Закрыть их, разогнать немедленно, уволить преподавателя».

Немало злоключений пришлось пережить Нине Николаевне еще с 1937 — выпускного школьного года, когда ее отец, начальник депо станции Лихоборы, любимый и уважаемый всеми, кто его знал, был арестован и расстрелян в тот же день в числе 370 человек с личной санкции Сталина. Но во все трудные времена опорой для Нины Николаевны было любимое дело и «дух единства». Недаром она ощутила его первым, едва начав заниматься танцами. В праздники от своих бывших учеников с разных концов огромной страны она получала целые пачки телеграмм. А почтальоны удивлялись: «Кто они вам?»

В 1975 году, когда Нину Николаевну уволили «по сокращению штатов» и полугодичные поиски работы не помогли ей вернуться к преподаванию бальных танцев, произошла «закономерная случайность»: бывшие ученики из Дома пионеров, ставшие студентами МИФИ, попросили ее прийти к ним. Всё: обустройство залов для занятий, изготовление костюмов, подготовка балов, слетов, выступлений — совершалось всем миром при самом живом участии и под руководством Нины Николаевны. Благодаря ей мы узнали на опыте, что плечом к плечу можно совершать удивительные трансформации. Живой символ этого — наши небесно-голубые бальные платья, родившиеся из списанного танкового парашюта. Но самое важное, что наши эстовские души «прирастали» общим делом.

Помните ли вы, как в детстве впервые почувствовали свое «я»? Когда ребенок спрашивает: «Почему я — это я?» — взрослому трудно даже понять вопрос и тем более дать на него логичный, связный ответ. Это детское открытие позже находит свое развитие в таком же иррациональном ощущении «мы». Танец дает возможность проникнуться им в полной мере. Хорошо известна формула «1 + 1 = 1», которая выражает идеал гармонии в паре танцоров. Если же все танцующие охвачены единым, возвышающим, торжественным порывом полонеза, например, то как будто одна душа поселяется в этом новом, едином существе. А чаще всего на балах и выступлениях мы танцевали именно ансамблем. Тем более что основу программы обучения, помимо бальных, составляли народные и историко-бытовые танцы, которые по традиции исполняются коллективно: кадриль, полька, краковяк, вальс-гавот, па-де-грас, вальс-мазурка, сиртакиѕ Мы учились бить плечами по-цыгански и осваивали секрет женского плавного шага в грузинском танце, дающего неповторимое невесомое скольжение...

После расстрела отца перед Ниной Николаевной закрылись двери исторического факультета МГУ, где она мечтала изучать историю цивилизаций Ниневии, Шумера, Вавилона, Египта, культуру Древней Греции, зарождение европейских государств. Но перед ней открылся мир танца, где о странах и эпохах рассказывают не даты битв, смут и промышленных переворотов, а ритм сердца и дыхания, взмах ресниц, движение души.

А Нина Николаевна обладала потрясающей способностью и неистребимым стремлением в любых жизненных обстоятельствах улавливать и передавать это «движение души». Медсестра Кошеверова в годы войны в эвакуации после тяжелой контузии, в Ленинабаде, куда «стеклись многочисленные беженцы из Прибалтики, Польши, Болгарии, Румынии, Молдавии, с жадностью взялась за изучение культуры и танцев, принесенных ими». Там она увлеклась узбекскими и таджикскими танцами, их необыкновенной пластикой и грацией. И учившие спрашивали ее: «Нина-хон, ты узбечка?»
В годы «оттепели», когда в Москву часто приезжали ансамбли из Польши, Германии, Кубы, Мексики, Бразилии, она не пропускала ни одного их концерта, училась новым танцевальным элементам и фигурам.

Проникаясь танцевальными традициями многих народов, Нина Николаевна всегда осознавала себя носителем и хранителем именно русской культуры. Недаром ее стремление восстановить древние праздничные обряды, любовь к русским обычаям, фольклору звучало самой трепетной струной в многоголосье ее жизни.

Еще во времена брежневского застоя, когда, кроме новых советских праздников, ничего не отмечали широко и публично, Нина Николаевна сумела организовать вместе с мифистами великолепные яркие «Проводы зимы» — Масленицу, — на которые собиралось множество зрителей, тут же становившихся участниками. «Стань участником, а не зрителем в жизни» — таким был девиз всей эстовской деятельности.

Как праздновали Масленицу в старину? Мифисты подошли к этому вопросу серьезно: вдохновлялись «Снегурочкой» Островского, искали материалы в Ленинской библиотеке. «И столько нашли, что не на одну Масленицу хватит!» — писала Нина Николаевна. Действительно, в МИФИ этот древний русский праздник возрождения солнца после зимы «играли» 14 лет подряд.

Возрождение возможно, если в сердце человека жива хотя бы искра солнечного тепла и света и если он, не щадя себя, делится этим сокровищем с другими. Нина Николаевна была именно таким человеком. Обладая многими талантами, она все силы отдала ученикам; сохраняя и возрождая традиции, не боялась идти против привычных представлений.

Слова нашей Нины Николаевны, сказанные ею более чем за 20 лет до смерти: «Когда я умру, не плачьте, а станцуйте вокруг сиртаки» — это не эпатаж и не кощунство. Это — традиционное мироощущение, прошедшее сквозь страны и эпохи. Оно звучит во фразе: «Истинный эллин умирает с улыбкой», прочитанной давным-давно в хорошей детской книжке. Это — свидетельство ее согласия с собой и с миром, оставшееся нам как пример.