Глухой шум надувает память о снесённых мечтах

По неведомым причинам конечный результат зачастую оказывается прямо противоположным первоначальным устремлениям. Города-призраки – одно из ярчайших проявлений этого сугубо человеческого феномена. Несоответствие затраченных усилий и безжизненной пустоты угнетает и в то же время захватывает. Или вдохновляет – на пластиковую реинкарнацию гетто, например.

Действительно, этому ощущению – когда вот здесь повсюду кипела жизнь, дети прыгали пятнашки, бабушки сидели на скамейке, влюблённые целовались, а теперь нет ничего – очень сложно найти подходящую словесную форму. Это можно постичь лишь в чувственном опыте, как сказали бы философы идеалисты.

Неудивительно: корни печально знаменитого в США жилого микрорайона Прюитт-Игоу лежат как раз в идеализме – архитектурном и социальном.

American Institute of Architects). Заметим, что на бумаге всё было гораздо веселее: солнце, зелень, открытые пространства. Но в реальности серьёзное сокращение бюджета заставило Ямасаки пойти на компромисс и от многого отказаться (фото с сайта umsl.edu).' width=478 height=321>

За проект комплекса автор получил премию Американского института архитектуры (American Institute of Architects). Заметим, что на бумаге всё было гораздо веселее: солнце, зелень, открытые пространства. Но в реальности серьёзное сокращение бюджета заставило Ямасаки пойти на компромисс и от многого отказаться (фото с сайта umsl.edu).

Началось всё в далёком 1951 году, когда проект квартала для необеспеченных граждан американца японского происхождения Минору Ямасаки (Minoru Yamasaki) победил на конкурсе, организованном властями города Сент-Луиса.

Ямасаки испытал сильное влияние знаменитого Ле Корбюзье и в своих проектах придерживался функционализма, то есть первичности утилитарно-практического назначения жилища по отношению к его форме.

Вычурные барокко и рококо к началу XX века безнадёжно остались в прошлом. Банальной, на первой взгляд, но революционной по своим последствиям идеей оказалась эксплуатация простой формы – параллелепипеда.

Функционализм обезоруживает. Основной материал – типовые блоки железобетонных плит. Крыши – плоские, этажность – средняя, крыльцо – с железобетонным козырьком, декор – прямоугольные плитки кафеля (фото с сайта umsl.edu).

Ничего не напоминает? Точно, наши родные и любимые спальные районы. Так что начало строительства знаменитых хрущёвок было вполне в русле передовых тенденций своего времени. Правда, у нас это считалось нормальным жильём, а никаким не "социальным". Местами даже престижным было. Ну да ладно.

Основная идея обезличенных микрорайонов не в их простоте и похожести, а в принципе зонирования: в город люди ездят работать, а здесь – живут. И для жизни они обеспечены всем необходимым – три детских сада, универмаг, спортшкола, кинотеатр, ну и так далее.



Однако рукотворные проекты, где всё заранее обдумано и распланировано, платят за функционал перманентной угрозой забвения. Стихийно сложившиеся, хаотично-бесструктурные поселения всё же как-то прочнее и устойчивее к штормам фортуны.

В прямолинейном городе-муравейнике расцветают не самые благородные, зато самые коренные человеческие качества – приспособляемость и постоянная готовность к конкуренции в рамках естественного, а кое-где и противоестественного отбора.

"Нуль к нулю и цифра к цифре, всё – белому человеку и ничего негру", – пелось в старинной песне чернокожих джентльменов. Особенно стильно это звучало на английском: "Nought to nought, an' figguh to figguh, all fuh de white man, an' none fuh de nigger". Сегодня на деньги, вырученные за пару схожих по духу речитативов, современные афроменестрели могут, пожалуй, скупить половину Сент-Луиса (фото с сайта wikipedia.org).

В общем, что-то пошло не так. И в случае с Прюитт-Игоу мы даже знаем, что это было.

Изначальный план проекта предусматривал два независимых квартала – тот, что для цветных, был назван в честь чернокожего Уэнделла Прюитта (Wendell O. Pruitt), лётчика-истребителя времён Второй мировой, а второй носил имя Уильяма Игоу (William L. Igoe), некогда американского конгрессмена. Белого, само собой.

Но в 1954 году сегрегация была запрещена на законодательном уровне, и представителям различных культур пришлось жить вместе. Возникло муниципальное образование под объединительным названием – через дефис.

Однако объединения не получилось. Расовые предрассудки глубоко проникли в быт рядовых американцев. Особенно если мы говорим о Юге. Нет, Миссури (со своим Сент-Луисом), это, конечно, не чистый Юг, но за ним уже маячат Арканзас и Теннесси. А может, и не предрассудки это были вовсе, а что-то другое.

Некоторые прогрессивные архитектурные особенности тоже подлили масла в огонь. Например, причудливая схема движения лифтов под названием skip-stop: они останавливались только на первом, четвёртом, седьмом и десятом этажах – с целью минимизации людских пробок. На деле это привело к росту числа преступлений, и многие "нормальные" жители просто не смогли оставаться в своих квартирах (фото с сайта umsl.edu).

Как бы там ни было, в течение двух лет большинство белых поселенцев нашли себе жильё получше и покинули микрорайон. Неблагополучные элементы заполонили квартал, уровень преступности заметно подрос, а тут ещё и бюджету объявили секвестр — в связи с эмиграцией.

Было несколько попыток спасти казавшийся таким симпатичным социальный проект, на что было-таки найдено около пяти миллионов долларов. Однако ситуация всё более усугублялась. Под конец она стала настолько удручающей, что 16 марта 1972 года власти города приступили к сносу домов.

2870 апартаментов в 33 одиннадцатиэтажных домах, раскинувшихся на 23 гектарах земли, – всё пропало. По иронии судьбы, сейчас на этом месте расположен один из самых престижных пригородов (фото с сайта umsl.edu).

Суровый опыт ещё раз убедил деятельных американцев в том, что раздача благ до добра не доводит. В каком-то смысле разрушение Прюитт-Игоу стало для многих символом краха утопических социальных идей и бездушного функционализма в архитектуре.

Не смогли рациональные подходы к планировке среды обитания решить все проблемы живых людей. По крайней мере, в Сент-Луисе этого сделать не удалось.

С другой стороны, там ведь даже в лучшие времена всего около десяти тысяч человек проживало. В некоторых московских спальных районах, к примеру, эта цифра приближается к двумстам тысячам. И апокалипсической ситуации явно не наблюдается.

В состав инсталляции входят: надувной дом, насос, пятнадцать рисунков и деревянные платформы. Кстати, композицию можно попробовать купить здесь (фото с сайта artnet.com).

Видимо, у всех своя судьба, даже у жилых комплексов. А к проектам Минору Ямасаки фортуна была особенно неблагосклонна: самое известное его детище, башни-близнецы Всемирного торгового центра, тоже были разрушены – 11 сентября 2001 года.

Обе деструктивные истории вдохновили американского художника Майкла Рэковица (Michael Rakowitz). Он не смог удержаться и решил немного поэксплуатировать душещипательный образ, создав соответствующую инсталляцию.

"Вечный цикл смерти и возрождения", по замыслу автора, должны символизировать падающие и вновь вздымающиеся надувные дома.

Для американцев тема 9/11 чрезмерно политизирована, и, видимо, поэтому для "надувки" художник выбрал образ Прюитт-Игоу. В чём-то он даже более сильный, а фото башен-близнецов развешаны по периметру инсталляции (фото с сайта we-make-money-not-art.com/Michael Rakowitz).

Скульптурная композиция получила название "Глухой шум" (Dull Roar) – именно этот негромкий рокот пробегает по толпе, когда рушится взорванное динамитом здание. Если вы ничего такого своими глазами не видели, то звук этот можно опознать, выходя из тихого переулка на оживлённую улицу, – у него нет одного источника, но он очень настойчив.

Такая вот получилась грустная история в пластике. Ну и почему бы не заявить о том, что в оптимизм тоже можно вдохнуть жизнь? И тянуть с этим не стоит.

Кстати, если вы вдруг окажетесь в районе Эйндховена до 25 января 2009 года, можете посетить музей современного искусства Van Abbemuseum и увидеть "Глухой шум" вживую.