Гордый великоросс. Интервью с Ником Перумовым.
Писатель-фантаст Ник Перумов: "У нас считается хорошим тоном нигилизм по отношению к собственной стране. Такого нет нигде на Западе. Тенденцию надо ломать. Писатель вынужден иногда брать на себя работу, которую должны делать аналитики, журналисты, публицисты"
Ник Перумов - личность легендарная. Он первым в России покусился на святой для многих текст - "Властелина колец". Ник написал продолжение книги Толкиена - "Кольцо тьмы", да еще переиграл сюжетные реалии так, что смысл эпопеи изменился радикально. За что и был подвергнут анафеме почитателями таланта классика фэнтези. По слухам, Перумова даже пытались побить в подъезде деревянными мечами. С тех пор Перумов - одна из главных фигур в отечественной ненаучной фантастике. В марте выходит его новая книга "Алиедора". А еще писатель задумал резко поменять направление творчества. И написать патриотическую трилогию, соединив в ней приемы фантастики и исторического романа. О том, как родилась идея, Ник Перумов рассказал корреспонденту "Итогов".
- С тех пор как вы столкнулись с толкиенистами, много воды утекло. Споры еще кипят?
- А как же! Недавно на моем сайте была дуэль перумистов с толкиенистами. С разбором аргументов и контраргу¬мен¬тов. Если люди спустя пятнадцать лет тратят время на это, значит, моя книга до сих пор задевает какие-то струны. Одно смущает: сам я старика Толкиена очень люблю.
- Вас обвиняли в том, что вы уравняли в правах Свет и Тьму, смешали ценности толкиеновского мира.
- ...И в моральном релятивизме уличали, и в коварстве. Якобы еще до прихода Горбачева я предвидел перестройку, отмену цензуры, все просчитал и готовился к прыжку. В какую только ересь я не впадал, в какое только сатанинское прельщение… Но дело совсем в другом. Толкиеновская эпопея имеет вполне четкий политический подтекст. Это противостояние Востока и Запада. И когда мой народ показывают в книге в виде орд с Востока, монструозных орков (отрицательные герои толкиеновского "Властелина колец" с главным злодеем Сауроном во главе. - "Итоги"), надо как-то отвечать.
- Царство черного властелина Саурона как советская империя зла? Замысел Толкиена был настолько однозначен?
- Надо четко осознавать: сколько бы Профессор ни отнекивался насчет отсутствия аналогий, они лежат на поверхности. Я хотел показать, что за каждой стороной своя правда, свой образ жизни. Писать о зловещем черном властелине, крушить орков, точащих зубы на слабый и хрупкий Запад, - это был бы плагиат. Толкиен тему закрыл. После "Властелина колец" с ним можно только спорить.
- Взяв столь резкий старт, вы быстро поднялись. Но через несколько лет уехали в США. Почему?
- В 98-м мы, фантасты, сразу упали на дно. Четырехкратное повышение доллара не позволяло оставаться профессиональным литератором. Сейчас похожая ситуация, но хвост собаке рубят по частям. Медленно и мучительно. Боюсь, последствия нового кризиса для рынка фантастики будут еще тяжелее. В 98 м, когда писать книги стало невыгодно, я вернулся к своей основной специальности - молекулярной биологии. Сдул пыль с диплома и отправился с ним в США. Представьте, довольно быстро нашел работу: в американской науке было полно денег и рабочих мест. Сейчас и здесь наука в кризисе, как и многое другое.
- Например, фантастика. Такое ощущение, что в "нулевые" ваши коллеги работают на самоповторе. Вот и тиражи падают...
- Видите ли, в 90-е очень многое выплеснулось из столов. Вы помните, сколько нас тогда появилось? Головачев, Лукьяненко, Столяров, Рыбаков, Логинов, Петухов, ваш покорный слуга... Если постараемся, наберем десятка два имен. А сейчас фантастов сотни, и это дробит читательский интерес. Тираж среднего фантаста падает, а вместе они растут. Кстати, в 1998 году книга "Алмазный меч, деревянный меч" вышла скромным по тем временам тиражом 20 тысяч. Тираж моей последней книги - 200 тысяч. Для фантастики это очень много.
- Одна книга на подходе, другая в работе. Ваш новый замысел - продолжение толкиеновской линии или имперской?
- Первая повесть этого цикла, написанная в соавторстве с Верой Камшой, - "Волчье поле" - вышла в сборнике "Наше дело правое". Теперь будет продолжение. Думаю, многие удивятся. Я собираюсь синтезировать фантастику и другой жанр - исторический. Но это не альтернативная история. Хочется к штыку приравнять перо, перейти к чему-то современ¬ному и откровенному. Вот у нас считается хорошим тоном нигилизм по отношению к собственной стране. Такого нет нигде на Западе. Тенденцию надо ломать. Писатель вынужден иногда брать на себя работу, которую должны делать аналитики, журналисты, публицисты. Если пройти по Петербургу и почитать мемориальные доски, мы узнаем, сколько в Российской империи жило достойнейших людей. Ученых, поэтов, танцовщиц, мореходов. Но мы судим о себе по романам, где стоит вопрос: тварь ли я дрожащая или справку имею? Во главу угла ставится не человек дела, а человек, который сомневается, подчеркивает свою ненужность. Наша литература крайне безысходна.
- Ее создавала интеллигенция, не допущенная к написанию законов и к разделу государственного пирога, но и от народа оторвавшаяся. Может, поэтому?
- Видимо, да. А вот на родине Толкиена не было раздрая между образованной частью общества и народом.
- Там не было и интеллигенции, были интеллектуалы. На службе Ее Величества...
- И образованный слой не работал на разрушение государства. Он по-советски критиковал "отдельные недостатки", не более. Вспомните Диккенса. Мы сочувствуем Оливеру Твисту, но там нет безысходности. А возьмите Свифта, он считается великим сатириком. У него все мягко, завуалированно, намеками. И сравните с нашим господином Щедриным. Щедрин испытывает физиологическое возбуждение от описания всякой мерзости. Я считаю себя русским человеком, и мне противно. Потому что я знаю, что наша история - это не история города Глупова. А очень многие люди, не зная истории и прочитав Щедрина, думают: "А, ну все понятно. Кнут, палка и дыба, вековое рабство. Больше в этой стране ничего нет. Ну так давайте все разрушим".
- "История одного города" - это карамзинская "История…" наоборот. Псевдоэпос, перевертыш, пародия. Так эта вещь задумана.
- ...И благодаря таким вот Щедриным в этой стране в октябре 1917-го про большевиков думали: ага, наконец-то к власти пришли решительные люди, которые знают, что делать. Люди устали от мерихлюндий.
- А откуда популярность Чехова?
- Вот моя бабушка, ровесница века, окончившая классическую гимназию, не разделяла восторгов вокруг "Трех сестер". Она делала презрительную гримасу: "Что это такое - "В Москву, в Моск¬ву!" Ну сели на поезд и поехали". Мы именно сели и поехали в Москву. Моя семья из Таганрога. С проблемами и недостатками, как у всех нормальных семей. Все это не мешало нам вести насыщенную жизнь, музицировать, ставить пьесы в домашнем театре. Работать и создавать богатство юга России. Пора вернуть себе уверенность, почувствовать почву под ногами. А то ведь у нас даже слово "русский" произносить неприлично, только "россиянин". Где еще такое возможно? Ни в какой другой стране.
- А как же Толкиен? Там целый интернационал. Содружество эльфов, людей и хоббитов.
- Потому что время доисторическое, племенной строй. Но он пытался создать мифологию именно для Англии. Его огорчало, что у немцев есть "Бео¬вульф", есть скандинавские саги, есть "Песнь о Роланде" у французов. А у Англии ничего нет. Где же корни, где традиция? У нас она, слава богу, существует, пора вспомнить. Мне бы хотелось смоделировать нашу страну и народ в ситуациях прошлого, но вполне реальных.
- То есть поиграть с историческими развилками?
- В том числе. Первая развилка - это возможная победа Твери в споре с Москвой. Нравственного принципа над принципом рациональным, прагматическим, когда цель оправдывает средства. Там будет Тверин вместо Твери. Рязанск вместо Рязани… Последний том - это уже XIX век, наполеоновское нашествие. Наша образованная прослойка столкнулась тогда с лощеной жизнью Европы. Благодаря французскому воспитанию произошло такое безнадежное влюбление, роман без взаимности: ах, Европа!..
- "В Париж! В Париж!"?
- Ну да. И вот это наследие покатилось, как свинцовый шар. Языком элиты оставался французский язык. Даже военные трактаты у нас писались по-французски. В то время как Германия и Англия прошли через агрессивное утверждение национального. Утверждалось: мы - лучше всех. Французы сбросили монархию, отрубили голову своему королю, залили кровью полстраны, но они ставили себя очень высоко. Англичане завоевали Индию, Ирландию и считали себя еще круче. Все национальные недостатки отбрасывались. Концентрировались на достоинствах. Поэтому и низы хотели, и верхи могли. Так, может, и нам пора перестать думать и писать о том, какие мы плохие и неправильные?
Ник Перумов - личность легендарная. Он первым в России покусился на святой для многих текст - "Властелина колец". Ник написал продолжение книги Толкиена - "Кольцо тьмы", да еще переиграл сюжетные реалии так, что смысл эпопеи изменился радикально. За что и был подвергнут анафеме почитателями таланта классика фэнтези. По слухам, Перумова даже пытались побить в подъезде деревянными мечами. С тех пор Перумов - одна из главных фигур в отечественной ненаучной фантастике. В марте выходит его новая книга "Алиедора". А еще писатель задумал резко поменять направление творчества. И написать патриотическую трилогию, соединив в ней приемы фантастики и исторического романа. О том, как родилась идея, Ник Перумов рассказал корреспонденту "Итогов".
- С тех пор как вы столкнулись с толкиенистами, много воды утекло. Споры еще кипят?
- А как же! Недавно на моем сайте была дуэль перумистов с толкиенистами. С разбором аргументов и контраргу¬мен¬тов. Если люди спустя пятнадцать лет тратят время на это, значит, моя книга до сих пор задевает какие-то струны. Одно смущает: сам я старика Толкиена очень люблю.
- Вас обвиняли в том, что вы уравняли в правах Свет и Тьму, смешали ценности толкиеновского мира.
- ...И в моральном релятивизме уличали, и в коварстве. Якобы еще до прихода Горбачева я предвидел перестройку, отмену цензуры, все просчитал и готовился к прыжку. В какую только ересь я не впадал, в какое только сатанинское прельщение… Но дело совсем в другом. Толкиеновская эпопея имеет вполне четкий политический подтекст. Это противостояние Востока и Запада. И когда мой народ показывают в книге в виде орд с Востока, монструозных орков (отрицательные герои толкиеновского "Властелина колец" с главным злодеем Сауроном во главе. - "Итоги"), надо как-то отвечать.
- Царство черного властелина Саурона как советская империя зла? Замысел Толкиена был настолько однозначен?
- Надо четко осознавать: сколько бы Профессор ни отнекивался насчет отсутствия аналогий, они лежат на поверхности. Я хотел показать, что за каждой стороной своя правда, свой образ жизни. Писать о зловещем черном властелине, крушить орков, точащих зубы на слабый и хрупкий Запад, - это был бы плагиат. Толкиен тему закрыл. После "Властелина колец" с ним можно только спорить.
- Взяв столь резкий старт, вы быстро поднялись. Но через несколько лет уехали в США. Почему?
- В 98-м мы, фантасты, сразу упали на дно. Четырехкратное повышение доллара не позволяло оставаться профессиональным литератором. Сейчас похожая ситуация, но хвост собаке рубят по частям. Медленно и мучительно. Боюсь, последствия нового кризиса для рынка фантастики будут еще тяжелее. В 98 м, когда писать книги стало невыгодно, я вернулся к своей основной специальности - молекулярной биологии. Сдул пыль с диплома и отправился с ним в США. Представьте, довольно быстро нашел работу: в американской науке было полно денег и рабочих мест. Сейчас и здесь наука в кризисе, как и многое другое.
- Например, фантастика. Такое ощущение, что в "нулевые" ваши коллеги работают на самоповторе. Вот и тиражи падают...
- Видите ли, в 90-е очень многое выплеснулось из столов. Вы помните, сколько нас тогда появилось? Головачев, Лукьяненко, Столяров, Рыбаков, Логинов, Петухов, ваш покорный слуга... Если постараемся, наберем десятка два имен. А сейчас фантастов сотни, и это дробит читательский интерес. Тираж среднего фантаста падает, а вместе они растут. Кстати, в 1998 году книга "Алмазный меч, деревянный меч" вышла скромным по тем временам тиражом 20 тысяч. Тираж моей последней книги - 200 тысяч. Для фантастики это очень много.
- Одна книга на подходе, другая в работе. Ваш новый замысел - продолжение толкиеновской линии или имперской?
- Первая повесть этого цикла, написанная в соавторстве с Верой Камшой, - "Волчье поле" - вышла в сборнике "Наше дело правое". Теперь будет продолжение. Думаю, многие удивятся. Я собираюсь синтезировать фантастику и другой жанр - исторический. Но это не альтернативная история. Хочется к штыку приравнять перо, перейти к чему-то современ¬ному и откровенному. Вот у нас считается хорошим тоном нигилизм по отношению к собственной стране. Такого нет нигде на Западе. Тенденцию надо ломать. Писатель вынужден иногда брать на себя работу, которую должны делать аналитики, журналисты, публицисты. Если пройти по Петербургу и почитать мемориальные доски, мы узнаем, сколько в Российской империи жило достойнейших людей. Ученых, поэтов, танцовщиц, мореходов. Но мы судим о себе по романам, где стоит вопрос: тварь ли я дрожащая или справку имею? Во главу угла ставится не человек дела, а человек, который сомневается, подчеркивает свою ненужность. Наша литература крайне безысходна.
- Ее создавала интеллигенция, не допущенная к написанию законов и к разделу государственного пирога, но и от народа оторвавшаяся. Может, поэтому?
- Видимо, да. А вот на родине Толкиена не было раздрая между образованной частью общества и народом.
- Там не было и интеллигенции, были интеллектуалы. На службе Ее Величества...
- И образованный слой не работал на разрушение государства. Он по-советски критиковал "отдельные недостатки", не более. Вспомните Диккенса. Мы сочувствуем Оливеру Твисту, но там нет безысходности. А возьмите Свифта, он считается великим сатириком. У него все мягко, завуалированно, намеками. И сравните с нашим господином Щедриным. Щедрин испытывает физиологическое возбуждение от описания всякой мерзости. Я считаю себя русским человеком, и мне противно. Потому что я знаю, что наша история - это не история города Глупова. А очень многие люди, не зная истории и прочитав Щедрина, думают: "А, ну все понятно. Кнут, палка и дыба, вековое рабство. Больше в этой стране ничего нет. Ну так давайте все разрушим".
- "История одного города" - это карамзинская "История…" наоборот. Псевдоэпос, перевертыш, пародия. Так эта вещь задумана.
- ...И благодаря таким вот Щедриным в этой стране в октябре 1917-го про большевиков думали: ага, наконец-то к власти пришли решительные люди, которые знают, что делать. Люди устали от мерихлюндий.
- А откуда популярность Чехова?
- Вот моя бабушка, ровесница века, окончившая классическую гимназию, не разделяла восторгов вокруг "Трех сестер". Она делала презрительную гримасу: "Что это такое - "В Москву, в Моск¬ву!" Ну сели на поезд и поехали". Мы именно сели и поехали в Москву. Моя семья из Таганрога. С проблемами и недостатками, как у всех нормальных семей. Все это не мешало нам вести насыщенную жизнь, музицировать, ставить пьесы в домашнем театре. Работать и создавать богатство юга России. Пора вернуть себе уверенность, почувствовать почву под ногами. А то ведь у нас даже слово "русский" произносить неприлично, только "россиянин". Где еще такое возможно? Ни в какой другой стране.
- А как же Толкиен? Там целый интернационал. Содружество эльфов, людей и хоббитов.
- Потому что время доисторическое, племенной строй. Но он пытался создать мифологию именно для Англии. Его огорчало, что у немцев есть "Бео¬вульф", есть скандинавские саги, есть "Песнь о Роланде" у французов. А у Англии ничего нет. Где же корни, где традиция? У нас она, слава богу, существует, пора вспомнить. Мне бы хотелось смоделировать нашу страну и народ в ситуациях прошлого, но вполне реальных.
- То есть поиграть с историческими развилками?
- В том числе. Первая развилка - это возможная победа Твери в споре с Москвой. Нравственного принципа над принципом рациональным, прагматическим, когда цель оправдывает средства. Там будет Тверин вместо Твери. Рязанск вместо Рязани… Последний том - это уже XIX век, наполеоновское нашествие. Наша образованная прослойка столкнулась тогда с лощеной жизнью Европы. Благодаря французскому воспитанию произошло такое безнадежное влюбление, роман без взаимности: ах, Европа!..
- "В Париж! В Париж!"?
- Ну да. И вот это наследие покатилось, как свинцовый шар. Языком элиты оставался французский язык. Даже военные трактаты у нас писались по-французски. В то время как Германия и Англия прошли через агрессивное утверждение национального. Утверждалось: мы - лучше всех. Французы сбросили монархию, отрубили голову своему королю, залили кровью полстраны, но они ставили себя очень высоко. Англичане завоевали Индию, Ирландию и считали себя еще круче. Все национальные недостатки отбрасывались. Концентрировались на достоинствах. Поэтому и низы хотели, и верхи могли. Так, может, и нам пора перестать думать и писать о том, какие мы плохие и неправильные?
177